– Передайте Сэлу, что я в тюрьме… в Питтсбурге. Пусть пришлет кого-нибудь внести за меня залог.

– Бенито? Что ты делаешь в Питтсбурге? – спросила Тереза, явно не понимая, что к чему. – Ты с той темнокожей девушкой? Не думаю, что она тебе подходит, Бенито. Ты должен вернуться домой…

– Тереза! – перебил ее я. – Передайте Сэлу!

– Я попробую, – зевая, сказала она и повесила трубку.

* * *

Адвоката звали Бат Блюменталь. Явился он ко мне в канотье и светлом костюме, в котором пристало выступать разве что в зале суда Южных штатов или на сцене в составе какого-нибудь парикмахерского квартета[16]. С собой он принес портфель, стоивший, вероятно, не меньше скрипки Страдивари, но был очень любезным и общительным и разговаривал с офицерами, как со старыми друзьями на семейном пикнике. Я понятия не имел, как он был связан с Сэлом и был ли вообще, пока один из офицеров не начал нести откровенную пургу и Блюменталь, перегнувшись через стол, тихо не объяснил ему – в сугубо юридических терминах, – что произойдет с ним и всем полицейским департаментом Питтсбурга, когда он с ними покончит.

– Я не знаю, кто выдал эти ордера, но негативную реакцию в прессе я вам обещаю. У вашего участка уже дежурят репортеры. Мистер Ломенто и мисс Майн сегодня на первых полосах всех утренних газет… как и вы, офицер.

Меня отпустили в среду, в полдень, после уплаты штрафа в 500 долларов и подписания какой-то бумажки, читать которую я даже не стал. Мне вернули все личные вещи, и офицер отвел меня в небольшую комнату, где мы с Блюменталем смогли побеседовать.

– Где Эстер? – всполошился я.

– Выдвинутые вам обвинения сняты с условием, что вы уедете из этого города. Но владелец Мечети может предъявить вам иск за ущерб его зданию. Там разбиты окна, обрезаны провода, – невозмутимо ответил Блюметаль.

– Мы этого не делали.

Адвокат пожал плечами.

– Знаю. Но они считают, что она завела толпу и вы, как ее менеджер, несете за это ответственность. Мисс Майн предъявлены обвинения по нескольким статьям.

– Как мне ее вызволить оттуда?

– Вы можете дождаться слушания по ее делу… либо заплатить пять тысяч долларов и сегодня же убраться отсюда.

– Пять тысяч долларов? За что?

– За ущерб городу. Она признает свою ответственность, платит штраф, и обвинения снимаются. В противном случае – суд. Дело плевое. Сляпано кое-как. Но если мы решим судиться, мисс Майн пробудет там, где она сейчас находится, до судебного разбирательства. А здесь с этим не спешат. И возможно, я смогу ее вытащить только на следующей неделе.

– Я могу выписать чек? – поинтересовался я.

– А наличные у вас есть? – вопросом на вопрос ответил Блюменталь.

– В моей машине. Но где она, я не знаю.

– Братья мисс Майн здесь. И ваш автомобиль тоже. Об этом позаботился Джерри. Если вы выпишете чек, они заставят ее дожидаться, пока дело пройдет через суд. Дайте им наличные, получите расписку, подпишите бумаги об освобождении и уезжайте. Будет завтра, будете сражаться дальше.

– Погодите… Это Джерри вас прислал?

– Да, он. Но, я надеюсь, вы оплатите мой счет?

Я кивнул, глубоко пораженный.

– Конечно… конечно, оплачу.

В мою голову закрались сомнения: а получил ли вообще Сэл мое сообщение-просьбу?

* * *

Когда я вышел из здания, Элвин, Мани и Ли Отис сидели в моей машине на стоянке полицейского департамента. Адвокат Бат Блюменталь вышел на несколько минут раньше меня – провести импровизированную пресс-конференцию с другой стороны здания и отвлечь репортеров. Сквозь лобовое стекло я увидел Мани, сидевшего за рулем, и рядом с ним Элвина. Глаза у Мани были закрыты. Похоже, усталость взяла свое. Но Элвин, должно быть, сказал ему что-то – Мани вздрогнул и проснулся. Элвин выскочил из машины прежде, чем я успел до нее добраться, и обнял меня так, словно я был Иисусом, идущим по воде, а он Петром, тонущим в море. Секундой позже рядом очутился Ли Отис, обнявший нас обоих; по щекам паренька были размазаны слезы, а его костюм выглядел настолько мятым, как будто он вместе со мной провел ночь в камере.

– Эстер все еще в тюрьме. Они не хотят ее отпускать, пока мы не выложим кучу денег, – сказал Ли Отис.

Бат Блюменталь явно ввел ребят в курс дела.

– Вы забрали наши вещи? – спросил я.

– Да. Все там. В багажнике, – махнул рукой Элвин.

Мани реагировал сдержаннее, чем братья, но бросил мне ключи, и я открыл багажник и вытащил из-под дорожных сумок свой чемодан, набитый отцовскими деньгами. Его вес успокоил меня как ничто другое, и я приоткрыл чемодан ровно настолько, чтобы взглянуть на его содержимое и тут же закрыть. Мани любил деньги, но не притронулся к ним. Я тоже к ним не притронулся. А сунул руку в свой набор для бритья и достал оттуда банкноты, припрятанные на дне. Никогда не держи деньги в одном месте! Так их слишком просто украсть и легко потерять. Я рассовал деньги по всем укромным уголкам в машине и набил сложенными купюрами внутренний карман пальто. Еще пачка лежала в моем бумажнике, а Другая – в тулье шляпы. Взяв пальто и сумочку Эстер, я направился обратно к тюрьме, пообещав братьям, что вернусь – и на этот раз с их сестрой. Думаю, они начали мне верить.

Офицер, привезший Эстер в участок, был совсем молоденьким – лет 22–23, а выглядел и вовсе на 18. Он подписал пропуск на выход, взял мои деньги, вернул Эстер личные вещи, а потом протянул мне лист бумаги и черную ручку.

– Вы не распишетесь тут для меня? – спросил он, и его щеки порозовели.

– Для чего? – уточнил я.

– Мне правда очень хочется ваш автограф.

Я уставился на офицера в изумлении, борясь с сильным желанием разломать его ручку пополам, но Эстер перехватила ее.

– Хотите, я тоже распишусь? – тихо спросила она.

– Да, мэм. Хочу. Моя жена всю неделю поет «Мне не нужен ни один парень». Говорит, это лучшая песня из всех, что она слышала. Я сводил ее на концерт в Мечети вчера вечером. Это было потрясающе. Жена с ума сойдет от радости, когда увидит ваш автограф. У нас как раз годовщина.

Эстер витиевато расписалась и передала ручку мне. Отдать пять тысяч мне оказалось легче, чем вывести этот автограф. Вымогательство я еще мог как-то понять, но отсутствие стыда – это совсем другое.

– На вашем месте я бы вернулся домой. Вам ведь не нужно этого делать ради продажи своих пластинок? – спросил офицер, понизив голос так, словно сообщал нам секретную информацию, помогал нам скрыться.

– Не делать чего? – переспросила ровным голосом Эстер.

– Рассказывать эту историю. Она только выводит людей из себя. Вы же можете просто петь песни? Ваша музыка замечательна.