Семилетняя война и комары истощили боевой дух и казну Британии. Столкнувшись с восстанием Понтиака после заключения мира в Европе, генерал Джеффри Амхерст так сформулировал свое военное положение: «Значительное сокращение полка… поскольку полк прибыл из Гаваны, некоторые офицеры, так же как солдаты, подвержены частым приступам своего расстройства». Гаванские комары-партизаны влияли на события, происходившие в значительном отдалении от их тропической столовой. Они способствовали столкновению между Британией и ее колониями, которое привело к революции и изменило судьбы мира. «Амхерст прекрасно понимал, – пишет Фред Андерсон в своем 900-страничном исследовании конфликта «В горниле войны», – что доступные ему меры – обращение к провинциям с требованием набрать милицию или призыв инвалидов из гаванских полков для замены солдат в гарнизонах с целью высвобождения здоровых солдат, которых можно было бы направить на помощь форту Питт или Детройту, – это всего лишь проволочки, которые могли бы только выиграть время». Британцы не могли позволить себе времени.

Карибские комары помогли насухо высосать и британские деньги, и британскую армию, и то, что Андерсон называет «жестокими потерями из-за болезней в конце войны». Из 185 000 человек, воевавших на Карибах во время Семилетней войны, 134 000, то есть 72 процента, судя по государственным документам, «были потеряны из-за болезней и дезертирства». Война удвоила британский долг – с 70 до 140 миллионов фунтов стерлингов (по сегодняшним меркам более 20 триллионов долларов). Одни лишь проценты съедали половину ежегодных налогов. Британский ответ на восстание был призван сэкономить средства и умиротворить Понтиака и его воинственных союзников, раз уж зараженные оспой одеяла со своей мрачной миссией не справились.

В октябре 1763 года, когда коалиция Понтиака одержала победу на поле боя, королевский указ возымел действие. Колонистам было запрещено селиться западнее Аппалачских гор. Территория к западу от линии указа, до реки Миссисипи и испанской территории Луизиана, законным образом резервировалась исключительно для «проживания и использования индейцами». Глубоко укоренившаяся ненависть колонистов к коренным народам втянула Британию в череду бесконечных, тщетных и дорогостоящих пограничных конфликтов – войн, которые Британия не могла себе позволить. Линия указа, которая была призвана сэкономить средства, окончательно разделила колонистов и индейцев с целью восстановления мира на западной границе. Только американцы называли (и до сих пор называют) Семилетнюю войну войной с французами и индейцами, и это отражает их враждебность по отношению к индейцам, которые осмелились противостоять их продвижению на запад, одобренному самим Господом. В середине XIX века эти действия получили название «доктрины предназначенности». Учитывая настрой американских колонистов, подписание королевского указа, продиктованное экономическими соображениями, позволило умиротворить индейцев Понтиака и наказать колонистов.

Многие американцы пришли в ярость от такого предательства. Рожденное в Америке население прирастало, взгляды устремлялись на запад, иммигранты продолжали прибывать, но единственные возможности для экспансии теперь были ограничены юридически. Колониальная милиция сражалась вместе с британской армией на Карибах и участвовала в североамериканских кампаниях в ходе Семилетней войны. Многие погибли от пуль или от болезней, переносимыми комарами, из-за британского высокомерия и глупости. Колонии способствовали английской победе, но не получили французских земель на западной границе, хотя это были их заслуженные трофеи. Мало того, их заставили платить за патрулирование и охрану линии указа. Ежегодная стоимость обеспечения безопасности колоний составляла около 220 000 фунтов, и Британия рассчитывала, что колонисты разделят с ней финансовый груз, связанный с их защитой. Британцы компенсировали свои расходы через ряд ныне знаменитых налогов и пошлин от Сахарного акта 1764 года до Репрессивных актов десятилетие спустя. Но в финансовом выражении эти налоги не представляли серьезной проблемы.

Американские колонисты платили самые низкие налоги в Британской империи, в десять раз меньше среднего англичанина[63]. В сумме эти дополнительные налоги и пошлины для колоний в десятилетие, предшествовавшее революции, увеличили сборы всего на два процента. Проблема заключалась в налогообложении без демократического представительства в британском парламенте. Уильям Питт, влиятельный глава Палаты общин, осознавал опасность растущего долга: «И когда мы считаем, что столь животрепещущие финансовые проблемы, связанные с экспериментами прошлого, будут решены новыми займами, которые увеличат наш долг в восемьдесят миллионов, то кто ответит за последствия и защитит нас от судьбы погибших государств древности?» За последствия пришлось ответить самим британцам – потерей прибыльных американских колоний.

Для многих колонистов Семилетняя война и ее последствия, включая восстание Понтиака и принятие королевского указа, стало поворотной точкой, ознаменовавшей начало новой эры Америки. На политических собраниях колонисты стали по-новому оценивать свое положение внутри империи и свои связи с метрополией. Они рассчитывали на равные и сбалансированные отношения с Британией. Но все вышло иначе. Как убедительно пишет Андерсон, «американские лидеры, такие как Вашингтон и Франклин, которые не стремились бы ни к чему большему, чем почет, богатство и власть в рамках Британской империи, захотели решить проблемы суверенитета таким образом, который породил новое, универсальное значение унаследованного языка прав и свобод… Американцы, которые уже были империалистами, стали революционерами». Растущее политическое и финансовое вмешательство Британии в дела колоний без их согласия определило развитие Америки в десятилетие после принятия королевского указа. Недовольство американцев своим статусом и гражданством со временем вылилось в открытый бунт против авторитарного британского управления колониями. Хотя никто не хотел войны, революция назрела.

Говоря словами Ричарда Миддлтона, «пуповина, связывавшая колонии с Британией, неожиданно превратилась в удавку». На американской земле рождались новые поколения, привычные к местным болезням. Это происходило не только в Америке, но и на Кубе, Гаити и в других колониях. Эти люди уже не связывали свою жизнь с Британией. Их пуповина была связана с собственным домом и родной землей, будь то Бостон, Порт-о-Пренс, Филадельфия или Гавана. Многие, даже не сознавая того, стали американцами, кубинцами и гаитянами. Врожденный иммунитет сделал такой национализм мощным орудием революционной войны.

Джеймс Линд, главный врач британского Королевского флота, предупреждал свое руководство в серьезнейшем труде 1768 года «Очерк о болезнях, ожидающих европейцев в жарком климате»: «Недавние примеры высокой смертности в жарком климате должны привлечь внимание всех развитых народов Европы… Поселения в нездоровом климате требуют постоянного притока людей и, конечно же, истощают ресурсы родной страны в невероятных размерах». Линд закончил свой труд зловещим революционным предсказанием: «Торговец, фермер или солдат, который конституционным образом натурализовался в стране, становится более полезным, а его услуги более востребованными, чем услуги десяти вновь прибывших, непривычных к местным условиям европейцев»[64].