Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Стефан, право, не стоило, – возражаю я, подозревая справедливо, что одно только поведение императора, необычное, не вяжущееся с недавним прошлым, может вывести окружающих на верную тропу размышлений.
– Отчего нет? – Стефан делает шаг ко мне, обнимает так же крепко, как утром, целует в губы и почти сразу отстраняется, вглядывается в меня. В глазах мелькает тень тревоги, отражаются призрачными силуэтами опасения, неуверенность, непонимание всего происходящего с женщиной в положении. – Ты же хорошо себя чувствуешь?
– Да.
– Целительница не упоминала ни о чём… о каких-либо последствиях, недомоганиях?
– Утренняя тошнота и другие недомогания, сопровождающие беременность, проявляются не сразу, а порою не всегда и не у всех женщин, – заверяю я мягко, однако так убедительно, как только могу. – О первой беременности я узнала куда позже, чем о нынешней. Я тогда ни за чем не следила, ни о чём подобном не задумывалась, пока однажды не решила, что заболела болотной лихорадкой. Мне было дурно не только по утрам, но и днём, а иногда и вечером, в желудке ничего не держалось, и я по наивности вообразила даже, что умираю. Всё же я отправилась к лесной вещунье… иных целителей или лекарей поблизости не было… она-то и рассказала, в чём истинная причина внезапных моих недомоганий. Спустя немного времени всё прошло как ни бывало и до срока я чувствовала себя настолько хорошо, насколько возможно в моём положении. Беременность не всегда сопровождается немыслимыми тяготами и чередой хворей.
Стефан продолжает присматриваться ко мне с настороженным недоверием, точно пытается подловить если не на лжи, то на приукрашивании неприглядной действительности во имя спокойствия близких.
– Целительница что-то порекомендовала? Не утомляться, есть только определённые блюда… или, быть может, укрепляющие снадобья?
– Если ты говоришь об известном убеждении, будто бы если женщина в тягости станет есть конкретные продукты, то у неё непременно родится мальчик, то уверяю, никаких обоснований этой довольно нелепой теории нет, – не сдерживаю я усмешки.
– Благодатных ради, Астра, я вовсе не то имею в виду, – Стефан качает головой и снова притягивает меня вплотную к себе. – Когда мама забеременела во второй раз, ей не помогали ни рекомендации всех лекарей и повитух, приглашённых отцом, ни даже укрепляющие настойки, настолько ей было плохо. Я помню, как позднее шептались, что роды, случись ей доносить до срока, могли её в объятия Айгина Благодатного свести, что мама слишком хрупка для повторного этого испытания.
– Ты это помнишь? – удивляюсь.
– Обрывочно. Мне было почти пять – не несмышлёный младенец уже, но и полного, ясного понимания происходящего ещё не было. Да и наследнику престола не след знать о подобных вещах.
– Всё будет хорошо, – я гляжу в лицо Стефану, улыбаюсь ободряюще. – Я здорова, крепка и полна сил. И если я Миру выносила преспокойно среди сквозняков замка Завери и вечной болотной сырости, то сейчас и подавно справлюсь.
– И всё же мне бы не хотелось, чтобы ты…
– Не тревожься понапрасну. Я беременна, а не больна неизлечимой хворью.
Стефан разжимает кольцо рук, отступает и поворачивается к столику подле камина. Берёт с круглой столешницы чёрный бархатный мешочек, не замеченный мною сразу, развязывает шнурок, стягивающий горловину, и достаёт что-то, так, что мне не удаётся рассмотреть, что же именно хранилось внутри. Возвращается ко мне, смотрит поочерёдно то на меня, то на собственную руку с зажатым в кулаке неведомым предметом.
– Согласно традициям допустимо преподнести в дар своей суженой что-то из украшений, принадлежащих роду, в который ей предстоит вступить. Но первопрестольному древу принадлежат все богатства императорской сокровищницы и при том едва ли в ней возможно найти драгоценности, прежде никем и никогда не виденные.
Их у меня уже множество, этих украшений из императорской сокровищницы, и при том мне не доставили и трети из её богатств. Эти драгоценности, все до единой, надевались императорскими жёнами, сёстрами и дочерями, их носили многие поколения и ни одной из женщин, связанных с государем узами ли брака, крови, они не принадлежали в полной мере. Они не передавались от матери к дочери, они переходили от одной супруги к другой, и любимой, выбранной по велению сердца, и принятой из необходимости, по соображениям выгоды. И даже если жена получала в дар от венценосного мужа украшение, новое, предназначенное именно для неё, оно всё равно рано или поздно оказывалось в ларцах, скрытых в недрах сокровищницы.
– Как и всё в этом дворце, – продолжает Стефан, оглядев спальню. – Всё в этих стенах принадлежало многим, передавалось от одной избранной жребием к другой. Были времена, когда жёнам государя даже платья доставались по наследству из императорской гардеробной.
Хвала богам, что нынче мода переменилась настолько, что нет резона носить платья, в которые наряжалось два-три предыдущих поколения.
Стефан касается моей левой руки, поднимает её к свету ближайшей огнёвки и осторожно надевает на безымянный палец золотое кольцо с гранёным камнем глубокого цвета вечернего неба. Наливающуюся синеву, заключённую в форму капли, оттеняет россыпь бриллиантов, искрящихся звёздами в сиянии огнёвки. Кольцо идеально садится на палец, хотя я отвергла не один перстень из сокровищницы из-за неподходящего размера.
– Поэтому я счёл, что нечто действительно новое больше придётся тебе по нраву и подойдёт тебе самой, не только как суженой императора. А драгоценностей моего рода у тебя и так в избытке…
Поднимаю руку выше, любуясь синим камнем, его сочным оттенком и прозрачностью. Скорее всего, сапфир, возможно, из тех, что привозились в Империю из-за моря, из далёких жарких стран, соседствующих с Хар-Асаном.
– Оно прекрасно. Благодарю.
– Твоего сияния ему не затмить, – Стефан вновь ловит мою руку, но кольцо вниманием не удостаивает, смотрит лишь на меня так пристально, словно увидел впервые после долгого срока разлуки.
– Стефан… – я смущаюсь отчего-то, опускаю глаза, хотя обычно комплименты, что искренние, что льстивые, что сказанные походя, между делом, не производят на меня такого впечатления.
– Видят Благодатные, это правда. Пойдём, все уже, должно быть, заждались,
