Еще более неприятный сюрприз преподносится в парламентском Страсбурге – по неведомой причине разом рушатся все прошлые договоренности с европейскими лидерами. Те демонстративно отмежевываются от предстоящего визита Ельцина. И если генеральный секретарь Совета Европы Катрин Лалюмьер делает это более или менее деликатно: «Я приму его исключительно по личной просьбе», то председатель Европарламента Энрике Барон особо не церемонится: «Я Ельцина в Страсбург не приглашал!». Но, пожалуй, самый болезненный удар наносится не политиками, а парламентской обслугой – давно заказанный и проплаченный отель, в котором обычно останавливаются приехавшие в Европарламент высокие гости, расторгает с нами договор, причем без объяснения причин.

Совещание с сотрудниками парламентского протокола, начавшееся в шесть вечера, затянулось. Скоро девять, а мы никак не можем договорится о главном: Ельцин – гость Европарламента или просто заехал полюбопытствовать? Импозантный Валентин Мамакин (его с одинаковым успехом можно принять и за заместителя любого министра, и за артиста больших и малых академических театров) сидит рядом со мной и являет собой молчаливого, но очень важного сотрудника аппарата председателя Верховного Совета РСФСР. Время от времени наклоняюсь к нему и шепчу: «Валя, не соглашайся!», и тот недовольно мотает головой. Шептать «Соглашайся!» не приходится – соглашаться не с чем. Разговор ведется в ультимативной форме:

– Господин Барон встретит и поприветствует господина Ельцина, когда тот войдет в здание и будет подниматься по лестнице… Нет, беседа в рабочем кабинете господина Барона не предусматривается… У господина Ельцина будет возможность выступить лишь перед депутатами отдельных фракций… Он сможет осмотреть Зал заседаний, но только с гостевой трибуны… Нет, ему не может быть предложено выступить… Его присутствие в Зале среди депутатов не допускается протоколом… А какие у вас проблемы с отелем? Сожалею, но этот вопрос вне сферы нашей компетенции.

Какие-то мелочи удается отстоять, но именно мелочи. По самым важным позициям, по которым не так давно не было особых разночтений, хозяева непреклонны. И вот ведь что удивляет более всего: с чиновником, который сейчас разговаривает со мной столь жестко, пару месяцев назад мы мило общались за ужином в одном из парижских ресторанов, и я слышал от него совсем иные речи: «О-о, господин Ельцин! О-о, этот визит станет большим политическим событием!». Он тогда не сразу сказал мне «да», взял паузу в несколько дней, чтобы согласовать наши договоренности со своим руководством. Но ведь согласовал же, черт его дери! Сам меня об этом после и известил! Что же за это время переменилось? Хочу задать ему этот вопрос, но тот, видимо, разгадав мое намерение, скороговоркой произносит: «Благодарю вас, господа, будем считать, что мы обсудили все, что требовалось обсудить», и пулей вылетает в коридор.

Такое состояние, будто меня прилюдно раздели и выпороли. То, что они сейчас устроили, иначе как подлянкой не назовешь – Ельцин прилетает через два дня, а из программы исключается все, ради чего он летит! И это называется «la diplomatie»?! Похоже, они вообще задумали устроить шефу всеобщий афронт и во всем, даже в протокольных мелочах, продемонстрировать свое пренебрежение. В голове с болью пульсирует единственная мысль: как же мне после всего происшедшего надлежит поступить? Или срочно отменять визит, или оставить все, как есть, а там будь что будет. И в том и в другом случае ущерб политической репутации Ельцина неизбежен. И в том и в другом случае вся вина ляжет на меня.

Господи, где ж те чаши весов, на которых можно взвесить эти два ущерба – от «ехать» и от «не ехать»?!

Обсудить сложившуюся ситуацию могу только с одним человеком – с Ряшенцевым, который остался в Париже и через наших французских друзей пытается каким-то образом уладить вопрос со встречей в Елисейском дворце. Время позднее, уже за полночь, но сейчас не до учтивостей:

– Друг мой, ты, главное, не паникуй!

– Ты разве понимаешь, что происходит? Меня кто-то очень крепко подставил!

– С Елисейским дворцом все непросто, но, думаю, французы пойдут нам навстречу. Фредерик задействовал все свои связи. Главное – это соблюдать три условия…

– Почему три? До сих пор говорилось про два – публично не требовать отставки Горбачева и не делать заявлений о выходе России из СССР. Какое еще появилось?

– Заранее не афишировать саму возможность встречи с Миттераном.

…Десять утра, а я все еще у себя в номере, пью кофе и смотрю какую-то идиотскую передачу по телеку. Как ни странно, торопиться мне некуда. Рано утром в Страсбург прилетели Ряшенцев с Шапю и теперь решают вопрос с отелем для нашей делегации. Посмотрим, что у них получится. Буду ждать, другого дела у меня пока нет. Вчерашнее совещание все расставило по своим местам. Итог, конечно, не в мою пользу, но большего мне, увы, не добиться. Как говорится, лбом стену не прошибешь. А я оказался перед стеной. Причем перед свежеуложенной стеной, это для меня очевидно. Месяц назад ее не было и в помине.

К полудню вопрос с размещением улаживается – Ельцин с командой будет занимать этаж 5-звездного отеля, неподалеку от Европарламента. Он даже шикарнее того, где нам отказали в постое. Но вот со всеми прочими проблемами, похоже, полный швах. Догадаться об этом нетрудно. Достаточно хотя бы взглянуть на непривычно унылый вид мсьё Шапю, который уже не выглядит неуемным оптимистом. Пожалуй, впервые вижу его задумчиво-грустным, и впервые слышу слова о каких-то наших ошибках:

– Мы, друзья, не учли, что в окружении Ельцина есть люди, заинтересованные в том, чтобы эта поездка закончилась неудачей.

– Что ж, наверное, даже наверняка, такие есть, и их немало. Например, Горбачев не в восторге от этой поездки и, полагаю, не слишком расстроится, если она пройдет из рук вон плохо.

– Ты меня не понял. Я говорю о людях из окружения Ельцина, а не о его политических оппонентах.

Сидим в уютном кафе на площади Клебер. Она чудо как хороша! Прижавшиеся друг к другу элегантные дома с многоярусными мансардами. Степенно прогуливающиеся благообразные горожане, детишки, обряженные так, словно у них у всех сегодня День ангела. Конные экипажи, неспешно катающие туристов. И, конечно же, желтоватый свет фонарей, придающий всему вокруг очарование старинной открытки. От всего этого веет упорядоченностью бытия и неторопливо текущим временем. Завидую! Мне бы тоже хотелось погрузиться в эту милую европейскую безмятежность. Как же я намаялся за эти дни!

– Что ты темнишь, Фредерик? Если тебе что-то известно, так говори.

– Кто у вас министр иностранных дел?

– В СССР – Бессмертных, в России – Козырев.

– Я же говорю о команде Ельцина! Ты знаком с Козыревым?

– Нет, его назначили всего полгода назад. Кажется, в октябре.

– То, что я тебе сейчас скажу, не имеет доказательств. Это то, что, как вы говорите, сорока на хвосте принесла. Только таких сорок ко мне прилетело сразу несколько, и они никак не связаны друг с другом, но все из гнезда на самой вершине дерева. Ты меня понимаешь?