Мы провели в пути пять дней. Ночами летели на Хейдах, утром отсыпались в лесах, дежуря по очереди и питаясь сухими лепёшками и ягодами. Каждый вечер я принимала дозу настойки и только благодаря ей смогла выдержать этот путь.

Последние десятки километров, пролетая уже над долиной, я едва держалась. Настойка переставала действовать и организм требовал сна и полноценного отдыха.

Но вот и знакомые места, поместье родителей и зелёная травка.

— Лика, — Ягуар вовремя подхватил меня на руки, когда приземлившись, я стала медленно заваливаться на бок. — Подожди, сейчас окажемся дома.

Сил отвечать не было, и я собиралась моргнуть, но закрывшись, веки отказывались подниматься. Сознание медленно ускользало.

— Ягуар? — раздался глухой, едва различимый, но такой родной голос мамы. — Что происходит? О, Богиня, Лика? Лика! Девочка моя!…

Ребёнка не было.

Я покрутила между большим и указательным пальцем ягоду черешни, наблюдая, как алый сок медленно капал из дырочки, где раньше был черенок. После чего раздраженно бросила её назад в стеклянное блюдо на столе.

Взяв белоснежную салфетку, безжалостно вытерла пальцы, оставляя после себя некрасивые бордовые разводы. Потом поднесла руки к лицу, рассматривая розовую, нежную кожу, которая всё ещё была очень чувствительной. Сырая магия была всё еще недоступна, как и Хейды.

Ребёнка не было.

Я всегда знала это. Иначе толпа родственников-перевёртышей, обладающих потрясающей способностью определять беременность на самых ранних сроках, уже давно окружила бы меня с требованием сообщить имя того, кто посмел заделать ребёнка и сбежать. Беременные женщины священны для каждого перевёртыша и бросить своего малыша считается самым большим грехом.

Так вот я знала, что ребенка нет, но более двух недель задержки, общая слабость, потеря аппетита и скачущее туда-сюда настроение, дало мне некое подобие надежды. Ведь беременность у представительниц нашего рода всегда особенна. Так, например, никто не мог определить пол ребёнка, пока он не родится. Но как бы то ни было, сегодня утром всё это рассыпалось в прах, оставив лишь горькое разочарование и усиливая тоску.

Живот вновь скрутило болезненным спазмом.

Злясь на саму себя, на свои глупые мечты и надежды, я быстро встала с плетеного кресла, которое входило в мебельный гарнитур, что поставили специально для меня на крытую террасу с задней стороны дома. Чтобы я больше отдыхала на свежем воздухе, любовалась садом с полным комфортом.

Придерживая подол лёгкого голубого платья, я спустилась по ступенькам и только сделала шаг в сторону одной из тропинок, как услышала:

— Лика, ты куда? — в дверях стояла тетя Уния и внимательно на меня смотрела.

— Хотела погулять по саду, — отозвалась я, стараясь не выдать накопившееся за эти дни раздражение.

— Я составлю тебе компанию.

Раздражение еще больше усилилось. Эта чрезмерная опека, постоянный контроль, который даже не думали скрывать, и постоянное присутствие близких родственников выводили меня из равновесия. Да, я их всех очень любила и жутко скучала. Но неужели так сложно дать мне немного свободы?

Не собиралась я сбегать в Империю. Не стану прятаться и скрываться. Не потому что не хотела, еще как хотела. Просто дала слово и ждала.

А весточки от Райана всё не было. Как он там? А вдруг ранен и нуждается в помощи? Эти мысли не давали мне покоя.

— Вы знаете, — возвращаясь на террасу, ответила ей. — Я что-то передумала гулять. Пойду лучше к себе в комнату. Или туда вы тоже хотите меня сопроводить?

— Лика, — укоризненно покачала головой тётя Уния и мне даже стало немного стыдно за своё поведение. — Зачем ты так, дорогая? Мы все просто очень волнуемся за тебя. Ведь всё, что ты пережила…

— Знаю, знаю. Чудовищно, невыносимо и прочее. Но со мной действительно всё в порядке. Пойду полежу перед обедом, книжку почитаю.

Гулять, спать, читать, снова спать, много есть и не совать любопытный нос в государственные дела. Вот такой теперь стала моя жизнь. И если раньше, три года назад, меня всё более чем устраивало, то теперь, попробовав на вкус вольной жизни, золотая клетка стала в тягость.

— Заварить тебе травяной чай? — женщина зашла следом за мной в дом, наблюдая, как я сняла с головы соломенную шляпку, повесила её на крючок и направилась в сторону холла.

За прошедший месяц этот ароматный чай у меня уже в печёнках сидел.

— Нет, спасибо.

— Если тебе что-нибудь нужно…

— Я попрошу, — закончила я за неё, не оборачиваясь. Впереди была заветная лестница и долгожданное одиночество.

За это время я слышала подобную фразу сотни раз, причём от каждого.

— Лика? — из гостиной выглянула мама. — Ты куда?

Я замерла на третьей ступени и вымученно улыбнулась:

— Пойду полежу.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, всё отлично, — продолжая подъём, заверила я родительницу.

— Сегодня на ужин должен приехать Ягуар. Ты ведь помнишь?

— Конечно, мама.

Забудешь о таком, как же. Особенно когда только за сегодняшний день мне напомнили о приезде дорогого гостя не менее восьми раз. И ещё два десятка раз за предыдущие три дня.

— Ты же будешь хорошей девочкой?

Боги, мне уже двадцать, я три года жила совершенно самостоятельно, а вернулась домой и все опять считают меня семнадцатилетней пигалицей и комнатным цветком, который необходимо контролировать и направлять на путь истинный.

— А как же иначе, мама.

Зайдя в спальню, я некоторое врем задумчиво гладила пальцами поверхность замка, мечтая закрыться от всех.

Нельзя. Вздохнув, отвернулась и быстро отошла.

Живот вновь скрутило от боли.

Сбросив с ног туфельки, я забралась в кровать, свернулась в комочек, прижимая одну из небольших подушек к животу и замерла.

Где же ты, Райан? Где же ты?

«Тьяро мей»…

Это шепот преследовал меня по ночам, не давая забыться от картинок прошлого даже во сне. Сколько раз я слышала его, тая от нежности и едва не плача, когда проснувшись, осознавала, что это был всего лишь сон.

Тьяро мей… На языке пустынников это означает — моя любовь. Уже тогда, перед нашим походом в Затопки, Рай признавался мне в любви. А я всё продолжала игнорировать свои чувства. Боги, сколько времени потрачено в пустую.

— Тьяро мей, — прошептала я, еще сильнее зажмуриваясь и воскрешая в голове образы нашей близости. Это всё, что не давало мне погрязнуть в пучине отчаяния.

Одинокая слезинка сползла из уголка глаза вниз по щеке и потерялась в волосах. Единственное физическое свидетельство моего душевного состояния.