– Я согласен,– сказал Торбранд.

Хёрдис молча смотрела на него. Никаких клятв они не требовали друг от друга: судьбе не лгут.

Когда вечером Свальнир вернулся в пещеру, Хёрдис сидела на пороге, свесив ноги наружу, и вертела в руках какой-то ремешок. Она завидела великана еще издалека: тот казался живой движущейся горой среди других, неподвижных. Мех неведомого зверя у него на плечах, жесткие черные волосы на голове мало чем отличались от деревьев, которыми были покрыты вершины гор. Вся долина содрогалась под тяжестью его шагов, и даже каменные стены пещеры загудели, точно приветствуя хозяина. Когда-то очень давно вид этой живой горы поверг Хёрдис в ужас: она отлично помнила, как сидела в какой-то крошечной ямке за можжевеловыми кустами и не дышала, слушая, как каменные ноги грохочут прямо над головой. Но те времена прошли. Теперь она не боится. И не будет бояться никогда.

Приближение великана не заставило Хёрдис поднять глаза: тоже мне, событие! Она часто встречала муженька полным равнодушием (кроме тех случаев, когда была в настроении его бранить), и Свальнир не увидел в этом ничего необычного. На одном плече у него лежала туша убитого оленя с разможженной головой (силу не рассчитал), а на другом сидела, вцепившись в мех накидки, Дагейда. Сначала Свальнир снял с плеча Дагейду и пустил дочку в пещеру; маленькая ведьма с визгом бросилась к Хёрдис, но та оттолкнула ее. Дагейда запрыгала рядом. Хёрдис с отвращением посмотрела на собственное порождение: Дагейда лишь немного уступала матери ростом, густая копна рыжих и тусклых, как опавшая хвоя, волос окутывала ее, как шкура зверя, а на маленьком бледном личике с острыми и недобрыми чертами ясно проступало что-то нечеловеческое. Дагейда была человеком только по внешней видимости, а душа в ней – от Медного Леса. И сейчас Хёрдис ощутила такое нестерпимое, до последней грани дошедшее отвращение к своему порождению, что не могла смотреть и отвернулась.

Свальнир тем временем пролез в пещеру, сбросил на пол оленью тушу, но не ушел в глубину, а так и остался стоять на четвереньках, принюхиваясь.

– Что ты тут завис? – раздраженно крикнула Хёрдис. – Отойди, ты мне свет загораживаешь. Разучился ходить на двух ногах? Совсем одичал!

– Чем здесь пахнет? – Свальнир повернул к ней огромное темное лицо. – Человеком! Скажешь, к тебе опять приходил любовник?

Очертания его бровей, носа и рта напоминали трещины в древних скалах, а в глазах была страшная, затягивающая чернота. Привыкнув ко всему, к этой черноте в глазах великана Хёрдис не могла привыкнуть: именно она день за днем вытягивала из нее жизнь. Кривясь от тошнотворной, давящей ненависти, она резко отвернулась и крикнула:

– Ты глупее пня! Это новое сердце для Жадного, ясно тебе? – Она помахала маленьким кожаным мешочком. – От него и пахнет! Проваливай спать и не путайся у меня под ногами! Хорошо бы опять прогнать тебя искать моего любовника, чтобы я хоть от тебя отдохнула, да уж больно громко ты топаешь по горам! Поспать не даешь!

Хёрдис не оборачивалась, и великан грузно протопал в глубину пещеры. Гора содрогалась под тяжестью его шагов. Стиснув зубы от ненависти, отвращения и нетерпения, Хёрдис ждала, пока он там устроится. Неужели сегодня это кончится, о Светлые Асы? Неужели завтра она выйдет отсюда, и никто уже не будет властен вернуть ее в этот холодный мрак? Скорее! Скорее! Надежда на освобождение придала ей новых сил, но и каменный холод слишком глубоко проник в сердце; Хёрдис чувствовала себя как камень весной, в трещинах которого сохранился зимний лед, а бока нагревает солнечный луч. Так и разорваться недолго. Скорее бы все кончилось. Не завтра. Уже сегодня. Все случится сегодня в полночь. Старая жизнь будет кончена и никогда не вернется. В мыслях Хёрдис уже вырвалась из пещеры великана, и пещера, и сам великан уже казались призраками ушедшего прошлого, и Хёрдис мучительно переживала каждый миг, который отделял ее от настоящего освобождения.

Начало темнеть. Хёрдис все так же сидела у входа и вертела в руках ремешок. Время от времени она завязывала на нем узелки, мысленно повторяя строки сонного заклинания. Еще немного, и ей уже не хватило бы сил, чтобы справиться с Дагейдой. Маленькая ведьма становится сильнее с каждым днем. Но сейчас Хёрдис еще могла ее одолеть. Не зря она провела здесь эти два мучительных года. Когда она выйдет отсюда, мало кто из колдунов Среднего Мира сможет с ней тягаться.

Над Великаньей долиной повисла тьма. В глубине пещеры было тихо. Хёрдис осторожно встала и прокралась к очагу, где тлел на головнях багровый огонь троллей. Тепло и свет никому из троих обитателей пещеры не требовались, но Хёрдис привыкла к огню и хранила его как память о прежнем. Возле очага спала Дагейда, свернувшись в комок, как волчонок. Хёрдис поднесла к ее голове ремешок с узелками и стала водить вокруг спящей, шепча заклятье. Маленькая ведьма опутана сном, как паутиной, она не проснется, даже если станут рушиться горы. Никто не помешает.

Наступила полночь. Хёрдис вытащила из-под камня возле зева пещеры веревку, оставленную Вигмаром. Конец веревки она привязала к толстой крепкой палке, а палку вставила между камнями. Высунув голову наружу, она прислушалась. Внаружи не долетало ни малейшего звука, но она знала: Торбранд там, внизу. Она ощущала его так же ясно, как собственную руку, которую не потеряешь даже в самой непроглядной тьме.

Нашарив рядом с собой маленький камешек, Хёрдис пустила его по откосу. Камешек запрыгал по уступам скалы, стук постепенно затих под склоном. Потом раздался один короткий удар. Хёрдис бросила конец веревки.

Тут же внизу послышался шорох. Кто-то лез вверх. Хёрдис ждала, сердце ее замерло. Мгновения тянулись, как века. Века она прожила здесь, и века пройдут, пока она выберется отсюда. Хёрдис хотелось потянуть за веревку, втащить избавителя наверх, как рыбу в лодку, но она стояла не шевелясь. Он все должен сделать сам.

Наконец человек влез в пещеру. Хёрдис тут же прикоснулась к плечу, и Торбранд вздрогнул. Невидимая в темноте женщина взяла его за руку и отвела от края. Он не видел ее в темноте, но она отлично видела его. Ее спасение пришло.

– Он спит, – шепнула Хёрдис. – Пойдем, я покажу тебе меч.

Не отпуская руки, ведьма повела Торбранда в глубину пещеры. Огонь совсем догорел, но несколько багровых угольков еще тлели, точно с каменного пола следили чьи-то настороженные и злые глаза. Торбранд двигался ощупью, видя только тьму и чувствуя только твердые пальцы женщины, которые вначале были холодными, но теперь почти нагрелись до тепла живой человеческой руки. Почти.

Как слепой, повинуясь ведущей руке своей странной судьбы, Торбранд уходил все дальше и дальше от свежего воздуха, погружался в глубину горы, где странным казалось всякое живое движение. В этой глухой неподвижной тьме он не ощущал даже размеров пещеры, и ему казалось, что он идет прямо сквозь сплошной камень. На ум пришло смешное сравнение: он шевелится в этой горе, как червячок в дохлой рыбине. Какие подвиги можно совершить, когда не видишь собственных рук? И даже пример Сигурда, который ждал дракона Фафнира в яме, вырытой на тропе змея, и собирался вспороть ему брюхо снизу, сейчас не ободрял. Он, живой человек, крадется в полной темноте в пещере великана Свальнира, в Турсдалене, в самом сердце Медного Леса! Стоило лишь представить, осознать все это, как древняя жуть накатывалась и грозила задушить, погасить слабое и пугливое человеческое сознание. Он забрался так глубоко, что глубже некуда – только в нижние миры.