Наконец он дошел до своих снов. Теперь старуха слушала вдвое внимательнее и даже подобралась к нему поближе, поставила светильник на край стола и взобралась на скамью напротив Торбранда. Ее мышиные глазки широко раскрылись и заблестели; их взгляд казался очень пристальным и притом отстраненным. Она не просто слушала, она видела все, о чем он говорил, смотрела его сны глазами его памяти. И он рассказывал, чувствуя облегчение от каждого слова, торопился передать все это ей, матери великанов, богине Йорд, Матери Всего Сущего, которой не может быть и без которой никак нельзя… Она – исток всего, он сам вышел когда-то из нее, и только она укажет ему дорогу дальше.

– Ты видел меч Свальнира, – сказала она сразу, как только Торбранд замолчал. – Знаешь Свальнира? Это старший из нашего рода. Хоть мы и в родстве, но дружбы меж нами нет. Давным-давно мой старик с ним рассорился, и с тех пор мы его знать не хотим. Теперь-то он совсем поглупел – взял себе жену человеческого рода. Не доведет она его до добра. Я всегда говорила. Мой сынок как-то тоже забрал в голову: хочу да хочу жену из людей, такие они беленькие да мягенькие… А меч у Свальнира знаменитый! Его ковали свартальвы, так давно, что я еще была прямая да стройная, что твоя березка. И зовется тот меч Драконом Битвы. Кто им владеет, тот всегда одолеет, выйди против него хоть сам… – Она бросила опасливый взгляд на темную кровлю и не договорила. – Если ты этот меч получишь, то до самой смерти никто тебя не одолеет. В нем вся сила Медного Леса собирается. Его питают корни гор.

– Где же я его найду?

– В Великаньей долине, где же еще? Там живет Свальнир, и меч его там, и жена. Я тебе дорогу покажу. А уж дальше справляйся сам. Судьба – так справишься, нет – так нет. Потолкуй с его женой. Она не по своей воле к нему в пещеру пришла. У нас поговаривают, она своим муженьком ой как тяготится. Может, у тебя есть что ей подарить?

– Что у меня есть? – Торбранд пожал плечами, потом сунул руку за пазуху. – Разве что вот это…

Он вынул золотое обручье – то самое, к которому не решалась прикоснуться колдунья Тордис. Выбравшись из-под серого полотна, золотой дракон засверкал всеми чешуйками, и белые камешки в его глазах засветились, как звезды. Торбранд положил обручье на стол, и старушка разглядывала его, вытянув шею, но не притрагиваясь.

– Не знаю, откуда оно взялось… – начал Торбранд, но великанша перебила его:

– Зато я знаю. Это обручье, милый, зовется Дракон Судьбы. Оно – самого Свальнира. Он, говорят, подарил его жене, а уж как она его лишилась, мне неведомо. Дракону Битвы оно родной брат, одна наковальня и один молот их родили. И одно свойство у них общее: кто их ни возьмет, они всякому по руке придутся. А ты и не знал, что таким сокровищем владеешь?

Торбранд покачал головой: обручье не казалось ему большим сокровищем.

– Своему предыдущему владельцу, Вильмунду конунгу, оно вовсе не принесло счастья. Власть от него ускользнула, невесту взял в жены злейший враг. Мы принесли его в жертву Од… Повелителю Битв, – поправился Торбранд, не зная, можно ли в этом доме называть Отца Богов по имени. – Его жизнь послужила удаче врагов.

– Видать, он обручье дурным путем получил, – решила старуха. – Дракон Судьбы только тогда по-доброму служит, когда его добром отдадут. А если силой отнять – то и принесет, что вашему мальчишке принесло. И в этом – твоя удача большая. Предложи его Свальнировой жене. Говорят, она страсть как хочет его вернуть назад. А силой взять не посмеет, потому что знает его лучше иных. И проси у нее помощи. А уж если этого не хватит, тогда и я тебе не советчица.

Торбранд благодарно кивнул. Он сказал еще не все, что знал. Сам Один советовал ему в том давнем вещем сне: «Береги обручье, но не надевай его. Не продавай и не дари его до тех пор, пока тебе не покажется, что в обмен на него ты получишь весь мир». Разве сейчас не тот самый случай?

Старуха приготовила Торбранду постель на одной из лежанок, с самого края. Ложась, он испытывал удивительное чувство, жутковатое и приятное разом: вот он закроет глаза, заснет и сольется с этим удивительным домом, жилищем великанов. И что тогда будет? Не пошлют ли ему боги еще какой-нибудь вещий сон?

Но конунг спал крепко и без сновидений. Даже сам Медный Лес не имел силы его потревожить, пока он находился под защитой матери великанов. Утром старуха разбудила его, накормила ячменной кашей и дала с собой несколько гороховых лепешек.

– Иди на север, – сказала она, выведя его из избушки, и показала на лесистые хребты гор.

Торбранду показалось, что за ночь она еще больше ссохлась и теперь доставала ему только до пояса. Или это свет солнца так ее принизил, заставил прятаться? А может, он сам подрос и приблизился к ее сыновьям-великанам?

– Там Великанья долина, – разъясняла старуха. – И помни: если хочешь добиться удачи, ни перед чем не отступайся. – С усилием выгнув шею, старуха подняла голову и наставительно заглянула ему в глаза. – Если идешь по пути судьбы – не сворачивай. И тогда тебе еще долго по земле ходить, пока опять сюда не вернешься. Еще почти столько же, сколько прожил.

Торбранд простился с ней и зашагал на север. При свете утра обнаружилось, что избушка стоит на дне широкой долины, где задержались сумерки, и ему хотелось скорее подняться туда, где яркий, чистый, по-настоящему весенний свет уже оживил вершины гор. Широко и легко шагая, он ощущал себя бодрым и отдохнувшим от всех трудностей и забот жизни. Ночь в доме великанов сотворила чудо: сама сила этого дома и древнего рода его обитателей влилась в кровь человека. Рука совсем не болела: сжимая кулак, Торбранд ощущал ее совершенно здоровой, и повязка, которую старуха поменяла вчера после ужина, казалась совсем не нужной.

Поднявшись по склону, Торбранд обернулся, чтобы махнуть рукой старухе великанше, если она все еще смотрит ему вслед. Но старухи не было. Не было даже дома. Долина оказалась пустой, если не считать валунов, деревьев, кустов и мхов – ее вековечных обитателей.

Во сне Хёрдис казалось, что она проваливается. Твердый камень, на котором лежала колдунья, вдруг становился хрупким, как яичная скорлупа, не выдерживал тяжести ее тела, трескался, ломался, и она летела куда-то в черную глубину, все быстрее и быстрее, безвозвратно пропадая в пустоте мрака. Ее руки вздрагивали во сне, а внутри что-то обрывалось. Много раз она просыпалась, и тьма вокруг оставалась одинаковой во сне и наяву. Ей хотелось проснуться окончательно, увидеть свет, пошевельнуться, сказать что-нибудь, услышать свой голос и убедиться, что она жива. Но не было сил, черная пустота не отпускала обессиленную душу. Эта ночь – вечная, от этой тьмы нельзя проснуться, как не просыпаются от смерти. Не вздохнуть, не подняться…Тело казалось налитым каменной тяжестью, и Хёрдис покорялась, снова отдавалась сну, который служил началом перехода к смерти.

Когда ее открытым глазам представился слабый свет, Хёрдис не поверила – за эту ночь она забыла, что такое свет. С тех пор как она в последний раз видела его, прошла целая вечность и она умерла много-много раз. Вот только тех жизней, прожитых перед теми смертями, она не помнила, и это было особенно горько. Горько умирать даром…