Я закрываю лицо руками. Фиона права, мы лжем по двум причинам: чтобы защитить себя или других. Болезнь Альцгеймера сделала Боба безобидным стариком, от него не надо никого защищать. Но в защите нуждаются те, кто его любит, и я обязана принять их правду.

Я захлопываю крышку. Истина никому не нужна. Ни Эр-Джею, ни маме, ни моим прежним поклонникам и работодателям. Она не нужна даже мне. Я научусь жить с неизвестностью.

Я навешиваю замок и закрываю его. Быстро, чтобы не передумать, снимаю маленький ключик с кольца и бросаю подальше в озеро. Он несколько секунд держится на поверхности, а потом медленно погружается под воду.

Следующие четыре дня я оплакиваю потерю Эр-Джея, его дружбы и всего того, что успела себе напридумывать. Я скорблю, видя, как утекает жизнь из человека в соседней комнате, в то время как женщина, всегда находящаяся рядом, пытается продлить его дни, обеспечив комфорт и спокойствие. Я оплакиваю те два десятилетия, проведенные без мамы и с верой в то, что мой отец супергерой.

Попутно я прихожу к выводу, что, в сущности, люди мало чем отличаются друг от друга. У всех нас есть недостатки, мы полны страхов и отчаянно нуждаемся в любви, все мы глупцы, стремящиеся к успокаивающей уверенности. Я скорблю.

В половине пятого утра меня будит мама.

– Его больше нет.

На этот раз я понимаю ее без объяснений. Боб умер.

Удивительно, сколько нового можно узнать о человеке на похоронах и понять, какое количество оставшихся без ответов вопросов будет погребено вместе с ним. На похоронах моего отца два года назад выяснилось, что папа хотел быть летчиком, но это так и осталось мечтой, хотя мне непонятно почему. Сегодня, стоя у могилы Боба, я узнаю от его товарищей, что он был членом Общества анонимных алкоголиков и вырос в детском доме, что в пятнадцать лет убежал оттуда и год бродяжничал, прежде чем его приютил владелец ресторана, дал ему работу и комнату. Ему потребовалось шесть лет, но он все же закончил колледж.

Что заставило его в пятнадцать лет покинуть детский дом и уйти на улицу? С какими демонами в душе он боролся с помощью программы Двенадцати ступеней? С алкоголизмом или чем-то более серьезным?

Я пожимаю мамину руку и склоняю голову, когда священник начинает читать молитву о прощении грехов покойного. Исподтишка я кошусь на застывшего с суровым лицом Эр-Джея, стоящего рядом с мамой с другой стороны, и закрываю глаза. Господи, прости Боба и меня. И, пожалуйста, смягчи сердце Эр-Джея.

Священник осеняет гроб крестным знамением, и он медленно опускается в землю. Все постепенно расходятся. К маме подходит мужчина и приносит соболезнования.

– Ваш муж был хорошим человеком, – говорит он.

– Самым лучшим, – отвечает мама. – И он будет вознагражден.

Если бы здесь была Дороти, ей понравились бы эти слова. Надежда подсказывает, что он будет вознагражден, но вера знает, что этого не случится.

Я обнимаю маму и направляюсь к машине. Надо дать маме возможность несколько минут побыть наедине с тем, кто был любовью всей ее жизни.

Задумавшись, я неожиданно сталкиваюсь лицом к лицу с Эр-Джеем. На нем темный костюм и белая рубашка. На несколько мгновений наши взгляды встречаются, но я ничего не могу прочитать в его глазах. Знаю только, что в них нет того презрения, что было неделю назад, может, оно сменилось тоской и разочарованием? Похоже, он тоже скорбит обо всех тех потерях, что выпали на его долю за столь короткое время.

Я смотрю на него, не в силах оторваться, и чувствую, как рука обнимает меня за талию. Вздрогнув, я оглядываюсь и вижу Лидию. Она утыкается лицом мне в грудь и дает волю рыданиям.

– Милая моя. – Я целую ее в макушку. – Что случилось?

Тоненькие ручки сжимаются еще крепче.

– Я убила его.

– О чем ты говоришь? – Я отстраняюсь от нее, стараясь заглянуть в глаза.

В голове всплывает брошенная ее матерью фраза: «Отойди от него!»

Я глажу Лидию по голове.

– Не беспокойся, милая, ты не сделала дедушке ничего плохого.

– Откуда ты знаешь? – хлюпает носом Лидия.

Я сглатываю ком и отвечаю:

– Потому что это сделала я. Твой дедушка прятался в лодке, потому что незадолго до этого дня я решила покатать его по озеру. Его нашли только утром, замерзшего и промокшего. После он заболел и уже не поправился.

Я наклоняюсь и нахожу на земле два маленьких камушка. Один я оставляю себе, второй протягиваю Лидии, и мы вместе возвращаемся к могиле Боба.

– Если ты думаешь, что совершила плохой поступок, извинись. Вот так. – Я подношу камень ко рту и шепчу слова прощения.

Лидия смотрит на меня скептически, но все же подносит руку с камушком к губам.

– Дедушка, прости, что я заразила тебя бронхитом. Хотя, может, это и правда все из-за Анны, ведь она взяла тебя на прогулку по озеру.

Я не могу сдержать улыбку.

– Теперь досчитаем до трех и бросим камни в могилу. Тогда дедушка будет знать, что мы просим у него прощения. Раз. Два. Три.

Камушек Лидии падает на крышку гроба, а мой на земляную насыпь на краю могилы.

– Надеюсь, это сработает, – вздыхает Лидия.

– Надежда – для слабых, – говорю я и беру девочку за руку. – Ты должна верить.

На узкой дороге у кладбища остаются всего две машины: «шевроле» мамы и пикап Эр-Джея. Между ними ярдов тридцать.

Начинает моросить дождик. Я открываю клетчатый зонт и беру маму под локоть. Вокруг нас кружит Лидия, закинув голову и раскинув руки, падающие капли явно доставляют ей удовольствие. Я осторожно оборачиваюсь и смотрю через плечо на идущих за нами Энни и Эр-Джея. Их головы склонились друг к другу, словно они ведут секретный разговор. Мне необходимо что-то ему сказать. Возможно, мы видимся последний раз в жизни.

Мы совсем немного не доходим до машины, когда мама останавливается.

– Садись, милая. Она открыта. А я приглашу детей помянуть отца.

Я вручаю ей зонт и смотрю, как она спешит к двоим взрослым людям, которые никогда не были ее семьей. Я почти уверена, что они откажутся от приглашения и причина не в маме, а во мне.

Через несколько минут она возвращается, и по выражению ее лица я понимаю, что оказалась права.

Я стою и смотрю вслед Эр-Джею, с каждым шагом он все дальше и дальше от меня. Сердце щемит от одной мысли о нем. Это моя последняя возможность. Я должна ему что-то сказать. Но что? Извиниться? Сказать: «Я до сих пор не знаю точно, что произошло тем вечером, но учусь жить с неопределенностью. А ты сможешь?»

Брат с сестрой подходят к машине, Лидия открывает дверцу и забирается на заднее сиденье. Энни подходит к передней двери. Эр-Джей тянется к ручке, но внезапно поворачивается. Я вижу его глаза даже сквозь пелену мороси. Кажется, он тоже знает, что я смотрю на него.