Солнце сегодня светило совсем по-летнему, от вчерашних туч не осталось и следа, даже ветер был довольно теплым. Примерзнуть к дереву Матвею не грозило, это радовало. Неизвестно, как долго придется здесь куковать.

Участники соревнований толпились у края стадиона. Их можно было отличить от болельщиков по спортивным костюмам с эмблемой класса на спине. На месте им никак не стоялось, они горланили и толкались. И двойник тоже толкался. И хохотал. Это была его стая. Он был там своим.

Матвею казалось, что он смотрит видеозапись с собственным участием, фильм о самом себе. Но фильм этот был слишком невероятным, даже для ватрушкинской теории невероятностей. Мало того что двойник, оказывается, очень популярен в классе и у него полно друзей, так он еще и активный, инициативный и суперспортивный. Прямо как в речевке седьмого «Б». Но самое поразительное – он встречается с девчонкой. По-настоящему встречается, ходит с ней в кино и к ней на день рождения. Наверное, и по улице гуляет, и домой провожает… В такое вообще невозможно поверить. Чтобы он, Матвей, связался с какой-то конопатой из параллельного класса! Что у них может быть общего? Чем она лучше остальных, почему именно ее он выделил из общей массы? Где их пути пересеклись?

Матвей вдруг отчетливо вспомнил ее фамилию – не Кузина и не Кузякина. Кузяева. Оля Кузяева из седьмого «А». Так ее объявили на школьной линейке первого сентября. Матвей вообще-то и не собирался на эту линейку, чего он там не видел? В седьмой-то раз! Пришел бы попозже, сразу на урок. Да папа, как назло, решил подбросить его до школы перед работой. И даже рядом постоял, подышал праздничной атмосферой. Сказал, что через двадцать лет Матвею тоже захочется вот так прийти, и постоять возле школы, и пожалеть, что эти годы уже не вернуть. На что Матвей презрительно скривился. А тут вдруг, будто подтверждая папины слова, – «Оля Кузяева из седьмого „А“ исполнит нам песню!» И звонкий девчачий голосок, задорно летящий над школьным двором: «Не повторя-я-яется, не повторяется такое никогда!» Матвей даже высунулся из-за Артемьева посмотреть, кто это поет. А там, на сцене, худышка с конопушками, два хвостика с белыми бантами, как у первоклашки. И выводит заливисто: «В лужах голубы-ы-ых стекля-яшки льда-а-а…» Он еще подумал тогда: маленькая, а голосистая до звона в ушах. Как в ней такой голос помещается? Наверное, поэтому и запомнил. Потом, конечно, забыл, а вот теперь это неожиданно всплыло в памяти.

Интересно, а двойника она тоже голосом привлекла? А может, они вместе в музыкалке учатся и дуэтом поют? Или вместе ходят на теннис или вообще в какой-нибудь кружок художественной вышивки? Вдруг Матвей тоже имеет какие-то способности, только не догадывается об этом? Может, у него талант к акробатическим прыжкам на батуте, например?

Тем временем на стадионе установили аппаратуру и объявили в микрофон о начале заключительного этапа школьной спартакиады среди седьмых классов. Команды седьмого «А» и седьмого «Б» построились, обменялись приветствиями, прокричали свои девизы и сгрудились у волейбольной площадки. Все происходило под предводительством двух физруков Павла Анатольевича и Егора Борисовича. Правда, Егор Борисович был не физруком, а пока еще практикантом, студентом пятого курса, и работал в школе всего второй месяц, но гонял семиклассников на физкультуре даже хлеще, чем Павел Анатольевич.

Всех болельщиков вытеснили за пределы поля и разместили за флажками. Команды седьмого «В» и седьмого «Г» в играх уже не участвовали, но как раз именно они и составляли основную зрительскую массу. Им тоже было интересно, кто из параллели станет чемпионом.

Начался матч по пионерболу между смешанными командами мальчиков и девочек. С каждой стороны волейбольной сетки скакали по шесть игроков, среди которых Матвей узнал близнецов Добровольских. Он даже не удивился. Ну естественно, куда же без них? Кто же еще может защитить честь класса, если не эти звезды спорта?

Сверху очень удобно оказалось наблюдать за матчем, все игроки были как на ладони, и Матвей незаметно для себя увлекся этим зрелищем. Он никогда не играл в пионербол сам и не знал правил, но уже через несколько минут разобрался, что к чему. Игра напоминала волейбол, который папа иногда смотрел по спортивному каналу. Только мяч ловили, а не отбивали. Если никто не мог его поймать, то команде, бросившей мяч, засчитывался гол. А если команда подавала и сама же теряла мяч в процессе игры, то это называлось «потеря подачи».

По очкам вела команда седьмого «А». Одноклассники Матвея отчаянно сражались, не жалея ни локтей, ни коленей. Но у противников было явное преимущество в лице долговязого второгодника Макса Петрухина. Его длинные руки взлетали над волейбольной сеткой и швыряли мяч о землю с такой силой, что поймать его редко кому удавалось. Болельщики вопили и скандировали, их было слышно без всякого микрофона. В какой-то момент Матвей поймал себя на том, что в азарте стучит кулаком по жесткой каштановой коре и бормочет вслух:

– Ну! Ну, давай, давай! Белкин, дятел, да глуши же! Мамаева, тебя к земле, что ли, приклеили? Выше прыгай, выше! Что вы все как дохлые?

Когда седьмой «Б» проиграл первую партию, он так дернулся с досады, что чуть не съехал со своей ветки и едва успел ухватиться рукой за соседнюю. Потом рассеянно посмотрел на покрасневшую ладонь, уселся поудобнее и снова впился глазами в играющих.

Тем временем команды поменялись площадками, и игра возобновилась. Толпа болельщиков как-то вдруг заволновалась, забурлила изнутри, от нее отделилась знакомая фигурка и одиноко побрела в сторону школы.

– О, вот и Ватрушкин нашелся, можно уходить, – сказал себе Матвей и внезапно понял, что уходить нет никакого желания. Ему было интересно, чем все закончится, нравилось следить за ходом матча и за игроками. Тем более что на поле играл практически он сам.

Ватрушкин постоял немного у школьных ворот, повертел головой по сторонам и уныло поплелся вдоль забора.

– Выгнали? – громко спросил Матвей, когда Ватрушкин поравнялся с каштаном. Тот поднял голову.

– А, вот ты где! Не выгнали… попросили просто… уйти.

– Ну-ну, попросили! Ватрушкин, чего ты их слушаешь? Зачем ушел?

– Ну… проигрывают же…

– Они проигрывают, потому что у них руки дырявые и соперники сильные, а вовсе не из-за тебя. Если играть не умеешь, нечего на других сваливать! – возмутился Матвей.

Веня посмотрел на него удивленно. Видимо, никогда не слышал таких слов от одноклассников. Тем более от Добровольского.

– В футбол ведь они, кажется, не выиграли? В четверг? – спросил Матвей. – Несмотря на этот дурацкий розыгрыш с больницей.

– Была ничья, два-два, – ответил Веня. – А откуда ты знаешь про розыгрыш?

– Я… – Матвей запнулся. Про Лану и ночные посиделки рассказывать не хотелось. Тогда пришлось бы признаться, о чем шла речь. А кому приятно знать, что кто-то в курсе твоих секретов? – Я в школе сегодня слышал, пацаны болтали, – наконец нашелся он.

В этот момент над стадионом вдруг пронесся дружный протяжный вой. По ушам ударил оглушительный грохот упавшего микрофона. Болельщики, сметая ограждение, ринулись на волейбольную площадку. С нижних ветвей ничего разглядеть не удавалось, и Матвей стал карабкаться вверх.