– Что это у Хейзел на попке? – Он осторожно дотронулся пальцем до красного пятна. – Похоже на ожог.

В комнате воцарилась тишина. Никто не проронил ни звука. Поглаживая пятно, он взглянул на Элисон: она следила за ним как завороженная. Дэвид перевел взгляд на Филиппу. Та побледнела, как мел. Только одна леди Эдлин, казалось, была в состоянии двигаться. Она посмотрела на пятно и сказала громко и нарочито небрежно:

– А, это! Это родимое пятно.

– Родимое пятно? С виду больше похоже на клеймо. – Он снова дотронулся до него. – И на ощупь тоже.

Дэвид снова взглянул на Элисон. Она смотрела на леди Эдлин чуть ли не с благоговением. Филиппа вышла наконец из своего транса.

– Это просто родимое пятно.

Он не мог этому поверить.

– Но у него идеально правильные очертания.

– У меня есть такое же. – Филиппа дотронулась до своего плеча.

– Родимое пятно, которое похоже на… – он снова пригляделся, – на барана? Ты видела? – спросил он Элисон.

– Хорошо, я это сделаю, – сказала она.

– Что сделаешь? – не понял он.

– Научусь владеть мечом, или что ты там еще хочешь.

Элисон оттолкнула его и стала сама пеленать Хейзел. Но он видел, что пеленки вот-вот соскочат, если кто-нибудь возьмет ребенка на руки. Он был готов биться об заклад, что Элисон делала это впервые. Но она хотела отвлечь его внимание, и он решил позволить ей это. В конце концов, он настоял на своем. А пятно никуда не денется, он расспросит о нем и после.

– Ты придешь и станешь учиться вместе с Берт? – спросил он.

– Я же сказала. – Она взяла ребенка на руки и передала Филиппе.

Как Дэвид и ожидал, пеленки съехали, и Филиппа едва успела их подхватить.

– Благодарю вас, миледи.

Слишком уж много благодарности за одно неумелое пеленание. Но прежде чем он успел еще о чем-нибудь подумать, Элисон взяла его за руку.

– Я начну завтра, – сказала она решительно.

Берт топталась по грязи на площадке, где упражнялись сквайры, и ныла:

– Папа, я не хочу, чтобы она приходила.

– Она должна научиться самозащите так же, как и ты. Ведь ты же не хочешь, чтобы ей пришлось плохо только потому, что она не умеет владеть мечом?

Дэвид видел внутреннюю борьбу дочери. Ее мало беспокоило, умеет Элисон владеть мечом или нет; Дэвид сам говорил Гаю, что его дочь мечтает использовать свое мастерство против Элисон. Но в сердце девочки скрывались неисчерпаемые запасы нежности, и Дэвид на это рассчитывал.

– Твоей новой маме кто-то угрожает.

– Кто?

– Я не знаю, но из-за этого мы с ней и познакомились. Она наняла меня, потому что кто-то стрелял в нее из лука.

– Наверно, она пыталась кого-то выкупить, – пробурчала Берт.

Дэвид пропустил это мимо ушей.

– Кто-то поймал ее кошку и замучил до смерти.

– Неправда! – Берт закатала кверху рукава, как будто ей стало жарко. – У нее есть кошка. – Берт показала ему царапины у себя на руке. – Видел? Она царапается.

– Я подарил ей новую кошку, потому что она плакала о старой.

– А ты видел ее слезы? – спросила недоверчиво Берт.

– Нет, это было хуже слез.

Взглянув на небо, Дэвид увидел скопление темных облаков. Подходящий день для занятий со сквайрами: нежарко, солнца не видно, и дождя не предвидится.

– Видишь эти тучи? – Берт кивнула. – В них дождь, но они его не проливают. Им больно, они хотят его выплакать, но не могут. Что-то им мешает. Твоя новая мама такая же. Она прячет свои слезы, а ты знаешь, как это больно.

– Это как когда ты меня оставил, и я знала, что должна быть храброй, а мне было так плохо без тебя?

– Да, именно так.

Берт поскребла подбородок.

– Она не любит кошку, которую ты ей подарил. Она ее никогда не ласкает. Она никогда с ней не разговаривает. – Уголки ее рта опустились. – Она не целует ее на ночь.

Дэвид понял, что Берт говорила не о котенке. Ей было все равно, достается ли ему на ночь поцелуй или нет, но с детским эгоизмом она болезненно воспринимала отсутствие у Элисон внешних проявлений чувства. Ей нужна была мать, которая бы обнимала и целовала ее, а не говорила с ней о приличиях и умывании. Опустившись рядом с дочерью на колени, Дэвид сказал, тщательно выбирая слова:

– Она боится любить кошечку. Она так любила другую, что она боится, что если она полюбит эту, то и эта погибнет.

– Это глупо. Ты же не позволяешь никому отнять у нее кошку и замучить.

Никто не верил в него так, как Берт. Уж конечно, не Элисон.

– Она мне не доверяет.

Берт обхватила его шею замурзанными ручонками.

– Но ты мой папа.

Нежно обнимая ее, Дэвид объяснил:

– Она не понимает, что это значит. Она не понимает, что я сделаю все, чтобы защитить тебя и ее. Ты – моя дочь. Она – моя жена. Вы – моя семья, а семья для меня значит больше всего на свете.

– Ты должен сказать ей!

– Я ей покажу. Она придет учиться с тобой и Эдгаром.

Берт ничего не ответила, и такое необычное поведение внушило ему надежду. Быть может, он все-таки принял правильное решение.

– Пойдем, – сказал Дэвид. – Помоги мне достать оружие.

Пока они раскладывали ножи, мечи, щиты и луки со стрелами, Дэвид припомнил сцену в зале. Она была лучшим свидетельством того, что Элисон не доверяла ему.

Это было не родимое пятно, он готов был поспорить на Рэдклифф. Ребенка обожгли, и мать не хотела признаться, как это произошло. Но почему Элисон тоже солгала? И леди Эдлин; Элисон изумилась, когда леди Эдлин вмешалась со своей выдумкой. Все это грозило опасностью, и он боялся, что ему придется сделать то, о чем он говорил Берт – защитить свою семью от какой-то страшной угрозы. Он многому научился за эти голодные годы и надеялся, что на этот раз он сделает правильный выбор.

– Они идут.

Мрачный голос Берт прервал его размышления.

Леди Элисон и Эдгар направлялись к ним, и Дэвид усмехнулся при виде того, что Элисон считала подходящей воину одеждой. На ней была старая котта с узкими рукавами, пара крепких сапог, платок был завязан вокруг шеи. Две длинных косы свисали по ее решительно выпрямленной спине.

Дэвиду было знакомо это ее выражение. Эдгар наблюдал его каждое утро, когда он шел упражняться с Берт. Она решилась, было написано у нее на лице. Она это не одобряет, но она на это пойдет.