Бернард колеблется, а потом шепчет:

– Это мой папа.

– Какой орган ему нужен?

– Печень.

– Сколько осталось жить?

– Мало.

– Очень жаль. – Слова слипаются в одно. Как комки каши. Очжаль. – Твой папа знает, чем ты занимаешь?

Бернард хмурится.

– Конечно, нет.

– Почему?

– Хватит вопросов.

– Я понимаю, ты не хочешь зря его обнадеживать. Потому что однажды ты можешь оказаться здесь. Кому-то богатому, знаменитому и важному понадобится почка. Или печенка. Или сердце. Если под рукой не окажется никого вроде меня, они разрежут тебя.

Я вяло поднимаю руку и указываю на Бернарда. Спустя мгновение моя рука вновь падает на одеяло, потому что я не могу долго удерживать ее на весу.

Бернард кидает ложку на поднос и отодвигает его.

– Довольно.

– Не сердись, – говорю я невнятно. – Я же просто предупреждаю. Твой с ними договор. Он долго не продержится.

Бернард дрожащими руками сует мне бумажный стаканчик.

– Заткнись и глотай таблетки.

Я кладу их в рот.

Спустя какое-то время меня будит Жаннетт, которая отпирает дверь и приносит еще еды и таблеток.

Я смотрю на нее сонными глазами.

– А куда подевался Бернард?

– Ушел домой.

– Из-за того, что я сказала?

– Да. – Жаннетт ставит передо мной поднос. – Ты слишком много болтаешь.

На ужин мне дают то же самое, что и на ланч. Суп. Шпинат. Кашу. От таблеток мне ничего не хочется. Жаннетт едва удается скормить мне немного супа. Открывать рот для шпината я и вовсе отказываюсь.

А вот каша мне по душе. Когда Жаннетт зачерпывает ей ложкой, я охотно открываю рот. Но, стоит ей поднести ложку, как я вдруг передумываю. Сжав губы, я капризно отворачиваюсь.

Ложка врезается мне в щеку, разбрызгивая кашу по плечу и шее.

– Ну что за напасть, – бормочет Жаннетт, хватая салфетку. – Прости меня, господи, но я не огорчусь, когда тебя не станет.

Я лежу неподвижно, пока она наклоняется надо мной и вытирает салфеткой. Сон снова грозит утянуть меня в свои объятия. Я почти задремала, когда Жаннетт толкает меня в плечо.

– Выпей таблетки, – говорит она.

Я открываю рот, и Жаннетт кидает в него таблетки по одной. Потом я засыпаю, сжав кулаки, погружаясь в наркотический туман, пока в моем сознании не воцарятся покой и умиротворение.

Когда я слышу щелчок замка, то жду. Не дыша. Считая секунды. По прошествии минуты я просовываю пальцы глубоко в рот и извлекаю таблетки. Они размякли и деформировались от слюны.

Я сажусь, вздрагивая от боли, и поднимаю подушку. Под наволочкой есть дырка, которую я проковыряла вчера, после разговора с Ником. Я засовываю таблетки внутрь, к остальным. Восемь маленьких белых таблеток, которые мне дали за день.

Я кладу подушку на место и ложусь. Потом разжимаю кулак и смотрю на зажигалку, которая выпала из кармана у Жаннетт, пока она меня вытирала.

Дешевая пластиковая зажигалка. Продается на любой заправке за доллар. У Жаннетт в сумке наверняка есть еще парочка.

Этой она не хватится.

Я откидываю одеяло в сторону и сажусь, не обращая внимания на то, что мне больно даже дышать. На животе саднят три ряда швов.

Я медлю, прежде чем поставить ноги на пол.

Не уверена, что вставать – хорошая идея. Не уверена даже, что смогу встать. Я будто разваливаюсь на куски. Мышцы ослабли за то время, что я была без движения. По руке, из которой я вырвала катетер, бежит кровь. Сделать это было особой пыткой. Оставшаяся на память о нем тупая боль контрастирует с острой болью от швов.

Но я все же пытаюсь встать, предварительно задержав дыхание. И вот я на ногах, хотя они и грозят вот-вот подкоситься.

Я делаю шаг.

Еще.

И еще.

Я бреду через комнату, и пол подо мной качается, словно палуба корабля во время шторма. Я качаюсь вместе с ним, шатаясь из стороны в сторону, пытаясь не упасть. В конце концов мне приходится схватиться за стену.

Но я все-таки иду, и мои суставы похрустывают, словно скорлупа под только что вылупившимся цыпленком. Этот звук провожает меня до двери, которая, как я и думала, оказывается заперта.

Так что я возвращаюсь к койке и беру с прикроватного столика фотографию своей семьи. Прижимаю ее к груди, а другой рукой хватаю зажигалку Жаннетт.

Щелкнув зажигалкой, я подношу огонек к простыне. Она моментально загорается, и огонь начинает быстро распространяться. Пламя достигает одеяла, и оно тоже загорается. За ним следует матрас. Языки пламени ползут все дальше – последними вспыхивают подушки.

Прищурившись, я наблюдаю, как пламя охватывает всю постель. Огненный прямоугольник.

Затем, как я и рассчитывала, включается пожарная сигнализация.

Первым на звук сирены прибегает доктор Вагнер. За ним следует Жаннетт. Они открывают дверь и врываются внутрь. Жаннетт кричит при виде горящей койки, пламя с которой грозит перекинуться на стены и потолок.

Заглядевшись на огонь, Жаннетт и доктор Вагнер не замечают меня, стоящую прямо за открытой дверью.

И не замечают, как я выскальзываю наружу.

Когда они все-таки оборачиваются, уже слишком поздно.

Я закрываю за собой дверь и быстрым движением руки запираю ее на замок.

Я иду так быстро, как только могу – то есть довольно медленно. С каждым шагом мне приходится преодолевать острую непрекращающуюся боль. Но счастье уже, что я вообще могу сама передвигаться.

За моей спиной отчаянно колотят в дверь. В перерывах между ударами я слышу кашель доктора Вагнера и вопли Жаннетт.

Слева от меня – темный дверной проем. Я вижу мистера Леонарда, крепко спящего, несмотря на шум. Вокруг него расставлено множество приборов – мигающие огоньки придают им несуразно праздничный вид. Как новогодние гирлянды.

Я добираюсь до сестринской и позволяю себе на секунду остановиться, чтобы перевести дух. За сестринской расположена еще одна палата и короткий коридор, по которому я прошла в первый раз. В конце коридора – дверь, ведущая в квартиру Ника. Оттуда мне нужно будет добраться до лифта. В таком состоянии я не смогу спуститься по лестнице.

Я выхожу из сестринской, но тут дверь в дальнем конце коридора открывается. Я ныряю в палату слева и прижимаюсь к стене, надеясь, что меня не заметили.