Снаружи раздается торопливый цокот каблучков.

Лесли Эвелин.

Я жду, пока она пройдет мимо, и оглядываюсь, чтобы осмотреть темную палату.

И тут я замечаю Грету.

Она в оцепенении сидит на койке и в ужасе смотрит на меня.

Приоткрыв рот, она балансирует на грани крика.

Один-единственный звук меня выдаст, поэтому я смотрю на нее в ответ широко распахнутыми глазами, мысленно умоляя ее не кричать.

Губами я произношу одно-единственное слово.

Пожалуйста.

Грета так и сидит с открытым ртом, пока Лесли проходит мимо. Через несколько секунд Грета наконец подает голос:

– Уходи, – произносит она хриплым шепотом. – Быстрее.

Я дожидаюсь, пока Лесли не откроет дверь палаты, в которой я лежала. Из нее вырываются клубы серого дыма, моментально заполняя сестринскую. Под прикрытием дыма я спешу к концу коридора. С каждым шагом боль будто бы притупляется. Не знаю, действительно ли она ослабевает, или я просто к ней привыкаю. Неважно. Главное – не останавливаться.

И я иду дальше.

До конца коридора.

Через дверь, которую Лесли оставила открытой.

В квартиру Ника.

Я закрываю за собой дверь – для этого мне приходится упереться в нее плечом. Мне на глаза попадается щеколда.

Я запираю дверь.

Меня наполняет удовлетворение, хотя я не питаю надежд, что Лесли и все остальные оказались в ловушке. Наверняка есть и другой выход. Но мне удалось их задержать, а большего мне и не требуется.

Я бреду дальше, полная усталости, боли и адреналина. От этой смеси у меня кружится голова.

И вот я на кухне Ника, и она словно плывет у меня перед глазами. Шкафчики. Столешница с деревянной стойкой для ножей. Дверь, ведущая в столовую, и темный парк за окном.

Не расплывается лишь изображение уробороса.

Оно извивается.

Как будто змей вот-вот выползет из рамы.

Я чувствую на себе его огненный взгляд, когда подхожу к стойке для ножей и хватаю самый большой из них.

Нож в руке помогает мне сфокусироваться. Головокружение не отступает полностью, как и боль, но я могу его преодолеть. Мне нужно отсюда выбраться. Это мой долг перед семьей.

Я смотрю на фотографию, прижатую к груди. Когда передо мной стоял выбор, проглотить таблетки или нет, я взглянула на лица своих родных и поняла, что я должна сделать.

Бороться.

Жить.

Стать единственным членом семьи, который не исчез без следа.

Я иду дальше, через кухню назад в коридор, куда уже просочились тонкие струйки дыма. Звук пожарной сирены здесь едва слышен. Больничные палаты словно отделены от остального здания.

По мере того, как я продвигаюсь по коридору, звук становится еще тише. В конце коридора – кабинет Ника; потайной ход за шкафом все еще открыт. По ту сторону лежит квартира 12А. Кабинет. Затем коридор. А там – путь на свободу.

Одна дверь за другой.

Пошатываясь, я бреду к проему, не обращая внимания на дым, боль, изможденность, головокружение. Все мои мысли сосредоточены на выходе. На том, чтобы достичь его. Пройти по нему. Но, когда я добираюсь до прохода, мою спину будто окатывает внезапный жар.

Я резко оборачиваюсь и вижу в углу кабинета Ника.

В руках у него – пистолет Ингрид.

Ник поднимает его, направляет на меня и нажимает на спусковой крючок.

Я зажмуриваюсь, вздрагиваю, пытаюсь посвятить последнее мгновение своей жизни на земле мыслям о своей семье, о том, как я скучаю по ним и как сильно надеюсь на воссоединение в загробной жизни. До меня доносится металлический щелчок.

Потом еще один.

Еще и еще.

Я открываю глаза и вижу, как Ник раз за разом продолжает нажимать на спуск незаряженного пистолета. Словно ребенок, играющий в ковбоя.

Я не пытаюсь убежать. В моем состоянии это бессмысленная затея. Вместо этого я опираюсь о книжный шкаф и смотрю на Ника, который улыбается, явно довольный собой.

– Не бойся, Джулс, – говорит он. – Я тебя не пристрелю. Ты слишком дорого стоишь для этого.

Опустив пистолет, Ник приближается на несколько шагов.

– Моя семья немало заработала на таких, как ты. Да, в этом есть определенная ирония. Ты совершенно бесполезна, но твои внутренности имеют большую ценность. А у многих других людей, тех людей, кто действительно приносят миру пользу, внутренности нуждаются в замене. Ты считаешь нас убийцами.

Я зло смотрю на него.

– Вы и есть убийцы.

– Нет. Я оказываю миру услугу.

Теперь нас разделяет около десяти футов. Я крепче сжимаю нож.

– Подумай о тех, кто приходит сюда, – говорит Ник. – Писатели и художники, ученые и первопроходцы. Подумай о том, что они могут сделать для мира. А теперь подумай о себе, Джулс. Кто ты такая? Что ты можешь предложить миру? Ничего.

Он делает еще два шага.

Я поднимаю нож, почти не осознавая свои действия, и прижимаю его к собственной шее. Лезвие надавливает на кожу под нижней челюстью. Сердце бешено бьется под сталью.

– Я это сделаю, – говорю я Нику. – И тогда у тебя не останется ничего.

Он знает, что я блефую.

– Давай, – отвечает он, небрежно пожимая плечами. – Твое место займет кто-то другой. Не одной тебе нечего терять, Джулс. Тысячи людей нуждаются в укрытии, в деньгах и надежде. При необходимости мы уже завтра найдем кого-то тебе на замену. Так что давай. Перережь себе горло. Нас это не остановит.

Он делает еще два шага. Один медленный, другой – внезапный, застающий меня врасплох.

Я выбрасываю руку с ножом вперед, и он втыкается Нику в живот.

Пауза. Сопротивление плоти, мускулов, внутренних органов. Но лезвие ножа легко его преодолевает, пронзая эту плоть, мускулы и внутренние органы, погружаясь все глубже. Так глубоко, что мой сжатый кулак в конце концов соприкасается с рубашкой Ника.

Я выдыхаю.

Ник тоже.

В кабинете одновременно звучат два потрясенных, судорожных вздоха.

Я резко выдыхаю еще раз, выдергивая нож.

Ник нет.

Он только стонет, пока кровь заливает его рубашку, за считаные секунды перекрашивая ее из белого в красный. Потом Ник падает. Быстро и неотвратимо.

Я пячусь от него и от расползающейся лужи крови. Спиной вперед я захожу в темный проем и оказываюсь в кабинете квартиры 12А. Там я снова наваливаюсь плечом на книжный шкаф. Прежде чем он встает на место, я бросаю последний взгляд в квартиру Ника. Он все еще лежит на полу, истекая кровь; он все еще жив.