При следующей попытке ей удалось зацепить кольцо. Кэтрин ухватилась за медную ручку и повисла на ней всем своим весом. Дверь отворилась с таким громким скрипом, что Кэтрин испугалась, как бы его не услышал викарий.

Господи, помоги! Только бы он уже ушел из Балидона!

Она вступила в проход и плечом закрыла за собой дверь.

Монкриф!

Кэтрин уперлась обеими руками в стены и, спотыкаясь, пошла вперед. Она не чувствовала своих ног, не знала, мимо скольких дверей прошла. Где-то здесь должна быть лестница, но ей казалось, она прошла по всей длине Балидона, но так ее и не нашла. В каком-то месте свернула налево, а думала, что надо – направо, но вот впереди открылась пустота – это лестница. Кэтрин спускалась очень медленно, а на предпоследней ступеньке все-таки споткнулась и упала на колени.

Но нет, она не собирается здесь умирать. Раскачиваясь из стороны в сторону, Кэтрин боролась с тошнотой и пыталась встать. Запахло луком. Кэтрин вырвало. Ей всегда было плохо от опия.

Запах лука! Значит, она в погребе. Кэтрин протянула вверх руку, молясь, чтобы ручка не оказалась слишком высоко. С третьей попытки она ее обнаружила и повернула. Скрип ржавых петель показался ей самым сладким звуком на свете.

В погребе хранились запасы пищи на всю зиму – мешки и бочки с разнообразной крупой, соленые окорока на крючках.

В кухню вела крутая лестница, на нее падали блики света от очага. Кэтрин решила, что ей не одолеть ступенек, и двинулась вдоль стены, ощупывая кирпичи, чтобы найти дверь во двор.

Открыть ее оказалось намного труднее, но Кэтрин не отступала и била плечом в дверь до тех пор, пока не вывалилась наружу. Кэтрин упала на снег, повернулась на спину и стала смотреть, как падают на ее лицо снежинки, похожие на мягкие прохладные перышки.

Теперь можно спать. Кэтрин полной грудью вдохнула морозный воздух.

Желудок стиснуло болезненным спазмом, и ее опять вырвало. Стоя на коленях с повисшей между руками головой, Кэтрин собиралась с силами, чтобы встать на ноги. И она встала. Монкриф! Встала и медленно побрела к главной башне. Чем ближе она подходила, тем теплее становился воздух, но острее чувствовался запах дыма. Задыхаясь от гари, Кэтрин снова упала.

Вдруг перед ней возникло лицо Джулианы – лицо не накрашено, под распахнутой накидкой цветастый пеньюар.

– Кэтрин, поднимись на ноги. Ты герцогиня Лаймонд и должна держаться с достоинством в любых обстоятельствах.

– Монкриф!

– Я сейчас позову его, глупая девчонка, но сначала встань. Ни к чему устраивать сцены.

Внезапно окружавший Кэтрин туман заполнился лицами.

– Кэтрин!

Она почувствовала на своем лице руки Монкрифа.

– Викарий, – едва слышно прохрипела она.

И вот ее уже несут к Балидону. Снег падает на отяжелевшие веки, но Кэтрин приятна его прохлада. Силы кончились. Руки бессильно повисли. Губы онемели, но не от холода, а от яда.

– Спаси меня, – прошептала Кэтрин, не зная, правильно ли она выговаривает слова. Монкриф должен узнать, что она старалась изо всех сил, старалась спастись, выжить, не умереть, остаться с ним, любить его. – Спаси меня, Монкриф.

Кэтрин проснулась в покоях герцогини. В углу дремала Энни. Когда Кэтрин попыталась приподняться на локте, мужская рука мягко вернула ее на подушку.

– Мне тебя не видно, – прошептала она, и Монкриф шагнул в ее поле зрения. Выглядел он ужасно, так, как будто не спал неделю. Глаза покраснели, отросшая щетина оттенила угловатость лица. Кэтрин протянула руку и коснулась его подбородка.

– Не знаю, зачем это нужно, – проворчала из угла Энни. – Он всю неделю просидел возле тебя, дочка фермера. Самый упрямый человек на свете. Надо было оставить в нем пулю.

Монкриф бросил на нее грозный взгляд, но Энни ничуть не смутилась.

– Я думала, что выгнала вас из Балидона, – слабым голосом проговорила Кэтрин.

– Выгнала, конечно, выгнала. А я снова загналась. – И Энни широко ухмыльнулась беззубым ртом. – Тебе повезло, дочка фермера. Без меня ты бы померла.

Кэтрин перевела взгляд на Монкрифа. Тот кивнул.

– Что ты сделала?

– Прочистила тебе желудок. Никогда не видела, чтобы человека так долго и так сильно тошнило. Ты напомнила мне мою корову. Однажды она отравилась зверобоем.

Для знахарки у нее был ужасный характер! Должно быть, Монкриф тоже так думал, потому что он вдруг подмигнул старухе.

– Викарий хотел меня убить, – сказала Кэтрин.

– Я знаю. Я ведь шериф, а потому своей властью послал Уоллеса, Питера и нескольких лакеев догнать его. Сейчас он уже в Эдинбурге.

– Да, Монкриф, – со слабой улыбкой протянула Кэтрин, – у тебя и здесь собственный полк.

– Так и есть. Некоторые из здешних куда умнее солдат, которыми я командовал.

– Ты жалеешь, что уже не полковник?

– Ничуть, – хохотнув, ответил Монкриф. – Герцогом быть лучше. Но может, нескромно так говорить? – Монкриф наклонился и нежно поцеловал Кэтрин.

И вдруг Кэтрин почувствовала, что все прошедшее не имеет больше никакого значения. Самое важное – что они оба живы. О будущем они станут тревожиться, когда это будущее настанет.

Прошла неделя. Однажды утром Кэтрин выбралась из спальни, пока Монкриф еще спал. У нее были важные дела. Если поспешить, то к полудню можно вернуться. Монкриф, конечно, рассердится, но тут уж ничего не поделаешь.

Викария забрали в Эдинбург, там его будут судить, но никто не сказал ни слова о том, что будет с Глинет. Кэтрин решила сделать все возможное, чтобы ее бывшая компаньонка не пострадала.

Вот и экипаж. Питер недоволен и не скрывает этого. Кэтрин сделала вид, что не замечает его настроения, а любуется пейзажем. На самом деле она с тяжелым сердцем думала о предстоящей встрече со своей бывшей компаньонкой и о встрече с Монкрифом по возвращении.

В Колстин-Холле даже зима казалась приятным временем. Мягкий снежок укрыл окрестности пушистым одеялом. Не яркое зимнее солнце играло в окнах господского дома, бросало веселые блики на подъездную дорожку.

В Колстин-Холле ее встретили так, будто она отсутствовала не два месяца, а целый год. Кэтрин поздоровалась с поварихой и со всеми служанками, кивнула дворецкому и двум лакеям. Колстин-Холл был процветающим имением, но прислуги здесь, было несравненно меньше, чем в Балидоне. Из-за небольших размеров самого здания Колстин-Холл выглядел уютнее, чем огромный замок.

В Балидоне на каждом шагу встречались символы войны. Щиты, старинные палаши, боевые штандарты и знамена служили молчаливым напоминанием о воинственных нравах предков Монкрифа. В Колстин-Холле же ничто не говорило о прошлом. Шестнадцать лет, прошедших со времени войны с Англией, могли быть тремя столетиями, на Колстин-Холле это никак не отразилось. Да, хотят они этого или нет, но английский образ жизни побеждал древние обычаи Шотландии, и Колстин-Холл, казалось, приветствовал эти перемены. Однако сама Кэтрин предпочитала Балидон, ведь там был Монкриф.