Я напомнил:

– Итак, этих узниц совести выдвинут на всевозможные и очень престижные премии правозащитных организаций. Возможно, даже на Нобелевскую премию мира.

У Данила чуть стакан из руки не выпал, а Грекор пробормотал озадаченно:

– Ну, это слишком…

– Для ненависти, – возразил я, – ничего не бывает слишком. Когда говорят эмоции, разум молчит в тряпочку. Потом когда-то всем станет очень стыдно за поддержку таких вот… узниц совести, но не сейчас, когда против власти, что сверху открыто срет на всех нас, мы применяем… такие методы.

Валентин сказал рассудительно:

– Если рассуждать высоко, как заставляли Томлинсона, то те, кто защищает этих настиек, через год-два будут жутко стыдиться, что так делали, потому нам нужно успеть выжать из ситуации все, что сможем.

– А что сможем? – спросил Грекор.

– Общество, – ответил Валентин, – пока что на нашей стороне, проклятую церковь все ненавидят! Потому Люську и Марину защищают даже интеллигенты, которые сами с такими героинями даже в метро рядом не сели бы.

Зяма фыркнул:

– Для интеллигенции важнее уесть РПЦ, так что они поддержат кого угодно и что угодно! А оправдание своей низости русская интеллигенция всегда найдет, это она умеет лучше всего…

Грекор спросил Валентина с подозрением:

– А ты что, против Люськи и Маринки? Или тебе наша церковь стала нравиться?

Валентин поморщился, в глазах укор, сказал с неудовольствием:

– Мне наша церковь не нравится куда больше, чем тебе. Но вовсе не из-за тупых и жирных попов.

– А почему?

– Да потому, – ответил Валентин с той злостью, какую в нем никогда не видели, – что я пьяный грузчик, который видит только то, что видит!.. Православная церковь виновата в куда более серьезных грехах.

Грекор заинтересованно спросил, ничуть не обидевшись:

– Ну-ну, каких?

– Православная церковь, – отрезал Валентин, – пальцем не шевельнула, чтобы хоть что-то добавить к тем словам апостолов, что были сказаны во имя Христа! Человечество развивалось, умнело, усложнялось, католическая ветвь тоже развивалась и усложнялась, откликаясь на вызовы времени, а православная… даже пальцем не шелохнула! Только жирела, тупела, хапала и просила помощи и защиты у власти, ибо народ ее уже не признавал…

– Во-во, – сказал Грекор.

– Потому, – сказал Валентин еще злее, – не против жирных попов нужно бороться и даже не против православной церкви! Даже если бы ее всю удалось бы стереть с лица земли, многие стали бы устраивать церкви в подполье!

Все помалкивали, только Грекор спросил тупо:

– Так что делать?

– Поднять железный занавес, – сказал Валентин с безнадежностью в голосе. – Это европейские бизнесмены с толстыми бумажниками к нам едут свободно, но папе римскому въезд строго запрещен!.. Сами знаете почему.

– А я вот не знаю, – сказал Грекор таким тоном, словно вот-вот добавит «вот такое я говно», – так почему?

– Да потому что наша РПЦ, что живет только благодаря власти, рухнет в тот же день, когда столкнется с церковью, что живет сама по себе за счет верующих! Вот это и был бы самый жестокий и, увы, смертельный удар по РПЦ!

Зяма, что слушал их перепалку молча, спросил с интересом:

– А что значит «увы»? Ты не хочешь, чтобы РПЦ рухнула?

– Конечно, – ответил Валентин уверенно, – не хочу. Пока есть РПЦ, страну будет лихорадить, а мы можем устраивать такие митинги протеста, которые при католицизме не пройдут. Если у нас прижилось бы протестантство, тогда вообще капец, власть была бы крепка, как броня наших танков!

Насмешили колонны системной оппозиции, там несут бесконечные лозунги с требованием убрать нынешнюю власть и посадить в Кремле их лидеров. Ну да, сразу по всей России станет все о’кей и олрайт, никакой коррупции, народ воспрянет и догонит и перегонит проклятую Европу, что нас обижает.

Салтыков-Щедрин, умнейший писатель, сказал с горечью: «Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что сейчас происходит в России, я отвечу – пьют и воруют».

Пили и воровали еще в те века, когда и воровать было нечего, кроме каменных топоров и мамонтовых шкур. Приход Рюрика ничего не изменил, пили и воровали также потом при всех князьях, царях, Ленине и Сталине, Хрущеве и Брежневе, воруют и сейчас, только раньше крупное воровство чиновников прямо называлось казнокрадством, а сейчас изысканно – распилом да откатами.

И вот сейчас оппозиция наивно уверена, что если вместо нынешней власти посадить их лидеров, то те сразу изведут коррупцию? Сталин не извел, Рузвельт не извел, Черчилль не извел, Обама не сумел, в Китае постоянно расстреливают за коррупцию, а наша сраная оппозиция вот так возьмет и всю ее изведет, даже не запачкав ручки?

А еще тот же Щедрин сказал: «У нас в России воруют все. И при этом, хохоча, приговаривают: «Да когда же это все кончится?» Ну да, это же понятно когда, вот только проголосуйте за лидера нашей оппозиции, и он сразу все кончит, и народ запоет от щастя.

Валентин проговорился, что на материале, который собрал с нашей помощью, можно не только докторскую защитить, но и вообще вырисовываются контуры исполинского труда, способного вывести его в десятку крупнейших специалистов по данной теме.

– Это самый правильный расчет, – горячо шептал он мне почти на ухо, чтобы не мешать Оксане и Зяме что-то ловить рядом на форумах, – ставка на молодежь, у которой силы и дурной энергии много, девать ее некуда, а мозгов, чего уж скрывать, ничтожно мало, хотя в этом возрасте все еще как уверены, что все на свете знают лучше своих профессоров.

– Аркадий Аркадиевич, – сказал я с досадой, – не говорите так красиво!

Он посмотрел на меня с великим удивлением.

– Это красиво?

– И заумно, – ответил я.

Он наморщил нос.

– Анатолий, учись языку будущего! В нем не будет места нашим «блин» и «насрать», все станут правильными и скучными. В общем, если молодым олухам польстить, наговорить сладких слов об их доблести, их понимании политической ситуации в стране, их ведущей роли в создании нового демократического общества, то можно увести хоть в пропасть, но наша задача – повести на ломку существующей власти, что намного легче.

– Что и делаем, – напомнил я сухо.

– Наши средства пропаганды, – сказал он, – создали усилиями киноактеров, писателей, художников, драматургов и политиков настолько благоприятный образ Америки и в то же время донельзя отвратительный облик российской власти, продолжая льстить обывателям, что мнят себя интеллигенцией, мол, как же не повезло такому талантливому, замечательному и одареннейшему народу, что у него такая власть! И как бы все жили хорошо и замечательно, если бы удалось от этой власти избавиться…