учится у отвратительного шарлатана, который отправляет ее на паскудные задания. Но думать об этом сейчас не стоило, надо было найти парковку и поспать. А еще лучше – сперва поспать, а потом найти парковку. Может, приткнуться в каком-нибудь неположенном месте и подремать, в надежде, что парковщики ее пожалеют? Наконец она обнаружила свободное местечко на запруженной стоянке и оставила там машину Микки. Ее машина все еще стояла на обочине шоссе, и завтра после работы Микки придется ее забрать, если он не хочет остаться без машины. Потому что Ирис вернется домой нескоро.

Пока она поворачивала ключ в замке, ее взгляд ухватил имена, небрежно нацарапанные на двери: Нонна Варшавски, Альма Эйлам. Нонна! Все сразу встало на свои места. Ну конечно, уже на следующий день после подписания договора аренды Альма в восторге сообщила им, что соседка по квартире нашла ей работу в баре, где сама работает уже два года и очень довольна. Как они гордились тогда своей дочерью, которая в одну неделю нашла и квартиру, и работу. Так вот как Альма угодила в эту западню! Не согласись они на дешевую квартиру, она не попала бы в лапы этого негодяя. А ведь они были с ней здесь, разглядывали комнаты, изучали договор, выписывали чеки. У девочки была бы сейчас совсем другая жизнь, не клюнь они все тогда на эту квартиру, где уже подстерегала ее эта Нонна, которой, видимо, было поручено найти новую жертву – еще одну девушку, которую превратят в камень, а потом заставят высекать из него себя самое.

«Условия несколько спартанские, а?» – помнится, заметила тогда Ирис, но Микки был в восторге от этого выбора. «Это моя дочь, она довольствуется малым, – как обычно, не удержался он от укола. – Это напоминает мне наше первое жилье». Но Ирис место показалось слишком шумным, квартира – слишком запущенной, да еще и на первом этаже, так что залезть или подглядеть в окна ничего не стоит! К тому же их первое жилье Ирис вспоминала без особого удовольствия. Но Альма и Микки так настаивали… С тяжелым сердцем она вновь вступила в эту квартиру, оказавшуюся капканом для дураков. С тех пор запустение только усилилось: одежда валялась на полу в пыли, грязная посуда громоздилась на кровати, раковина заросла грязью, не говоря об унитазе.

Напряженно, шаг за шагом, обходя это проклятое жилище, поймавшее в свои силки только что демобилизовавшуюся, только что покинувшую отчий дом девушку, Ирис думала, что все-таки не каждая девушка, которая только что демобилизовалась, только что покинула отчий дом, попалась бы в эту ловушку. Что в ней такое заложено, в их Альме, что она с такой легкостью на все повелась? Об этом надо будет подумать как-нибудь в другой раз. В данный момент главный вопрос – как ее из этой ловушки вытащить, а еще более актуальный – как ей самой заснуть в этой постели, в этой комнате. Альма была права, все не для нее! Она собрала грязную посуду, сняла вонючие простыни, попыталась найти в шкафу другие, но безуспешно. Пришлось застелить подушку рубашкой, а вместо простыни взять полотенце: без одеяла в такую жаркую ночь можно было легко обойтись.

Завтра Ирис купит ей новое постельное белье, это сдаст в прачечную, купит моющие средства и полотенца, посуду и еду, отскребет унитаз и полы, с опозданием совьет себе временное гнездо в квартире дочери. Прежде чем заснуть, не раздеваясь, на импровизированной простыне, Ирис отправила секретарше эсэмэс с просьбой отменить все запланированные на завтра встречи, потом – сообщение Микки, чтобы не ждал ее сегодня ночью, а потом помедлила, глядя на букву «Б». Так хотелось написать ему, что она не ушла от него, чтобы он ее подождал. От самих этих букв стиснутые пальцы наполнялись болью. Нет, нельзя писать ему сейчас, это может лишить ее силы перед встречей с дочерью. Нельзя даже думать о нем, казалось ей в этот мучительный миг. Потому что только принеся собственную жертву, можно требовать ее и от дочери.

Глава шестнадцатая

Но какая в этом логика, встрепенулась Ирис, чуть свет услышав сквозь сон городской шум: грохот мусоровозов, гул автобусов, гудки машин. Она привыкла к тишине у них наверху, а тут словно спишь на уличной скамейке. Солнце пылало на ее щеках, прохожие галдели прямо в уши, их телефоны звонили не переставая, мотоциклы и машины выбрасывали выхлоп ей в рот. Ничего удивительного, что Альма сошла с ума. Но какое, черт возьми, отношение одно имеет к другому?! Почему надо отказаться от любви всей жизни ради того, чтобы Альма отказалась от издевающегося над ней психопата? Тем не менее стоило Ирис протянуть руку к телефону, чтобы проверить, нет ли сообщения от Эйтана, как пальцы вновь пронзила странная боль, и она, отложив трубку, осторожно вышла из комнаты и заглянула в комнату Нонны. Там лежали они обе бок о бок на низкой кровати, повернувшись на живот, в своей черной форме, коротко остриженные, измученные солдаты крошечной сумасшедшей армии.

Похоже, они вернулись совсем недавно, потому что чайник был еще горячий. Возможно, это их голоса, а вовсе не уличный шум, ее и разбудили. Но просыпаться Ирис не хотелось, она сейчас в отпуске в Тель-Авиве. «Отпуск с дочерью» – так объяснила она секретарше. Не найдя ни берушей, ни клочка ваты, Ирис скатала шарики из туалетной бумаги и засунула в уши. Постепенно звуки слились в более или менее переносимый гул, под который перед ней выросло смутное видение: они с Эйтаном идут за гробом его матери, яростное солнце раннего лета печет их головы, и кажется, что голос в громкоговорителе восклицает с изумлением, чуть ли не негодуя: «Одна женщина умерла, и весь мир перевернулся вверх дном?» И тут же эти похороны превращаются в похороны матери Даниэлы, под проливным дождем. Если бы она только подняла глаза, она бы увидела его, он наверняка шел один с черным зонтом над головой. Как она умудрилась его не разглядеть? Ведь похоронная процессия была не такой уж большой.

Если бы она увидела его, то вступила бы под черный свадебный полог его зонта, и они ушли бы с кладбища вместе, так же, как ушли почти тридцатью годами раньше – навстречу их разлуке, которая настала неделю спустя, навстречу худшему лету всей ее жизни. Будет ли он с ней нынешним летом? Так захотелось позвонить ему и рассказать, что они могли встретиться полтора года назад, что они потеряли еще