— Очень увлекательное занятие! — съязвила Юля. — От скуки помереть можно!

— Ну что вы, у нас очень интересно! — Анна если и обиделась, то не показала виду. Глаза ее восторженно блестели. — Мы проводим обряды, знаете, как в старые времена. Недавно, например, мы провожали весну. Развели костер, бросали туда сосновые шишки, как знак ухода холода и прихода тепла. А сегодня будем плести венки из цветов и пускать их по течению реки.

— Зачем?

Анна не ответила. Она тянула и тянула Юлю прочь от холодного кострища, от вялых женщин и парня с самокруткой. Юля обернулась на миг, и ей стало нехорошо.

Женщины все так же сидели на бревне, парень лежал на земле и пускал дым в небеса. Однако их взоры уже не были безучастными. Три пары глаз пробуравили гостью, казалось, насквозь. И в них было столько неприкрытой злобы и ненависти, что у нее перехватило дыхание. Но тут нога попала в сусличью нору, Юля едва не упала, а когда вновь подняла взгляд на троицу, та вновь безучастно смотрела, теперь уже в небо. «Уезжай!» — взмолился инстинкт самосохранения.

Но когда она к нему прислушивалась? Тем более они приблизились к странному столбу с колесом. Взглянув на него, Юля тотчас забыла обо всем.

Она остановилась и резко вырвала руку из сухонькой лапки Анны.

— Что-то не так? — испугалась та и беспомощно улыбнулась.

— Нет, все так! — ответила Юля и подошла к столбу вплотную.

Он был покрыт искусной резьбой: причудливыми цветами, листьями и странными значками, напоминавшими что-то знакомое. Она вгляделась и едва сдержалась, чтобы не охнуть от неожиданности. Эти знаки странным образом смахивали на наколку на предплечье Михалыча. Неужто старик тоже поклонялся Яриле? Но наколка явно была старой, расплывшейся, впрочем, столб тоже был довольно древним, растрескавшимся, а вот колесо совсем новым, свежим, недавно изготовленным… Что-то тут не вязалось, но Юля никак не могла понять: что именно?

Она в недоумении обошла столб кругом. Анна с невинным видом наблюдала за ней и безмятежно улыбалась.

— Что это за сооружение? — спросила Юля. — Откуда оно взялось?

— Это ствол мироздания, а сверху — солнечное колесо, символ круговорота жизни на Земле, — охотно пояснила Анна. — Здесь проходят главные обряды поклонения солнечному божеству. Видите веревки? Те, кто участвует в обряде впервые, приводят с их помощью солнечное колесо в движение. Обряд длится с рассвета до захода солнца. Мы приносим дары Яриле, кормим его просом и молоком, жжем костры и поем гимны, ну, а потом… — Анна отчего-то покраснела и отвернулась. И смущенно поведала, ковыряя землю носком растоптанной обувки: — А потом отец Алексий — проводник солнечного благословения — орошает лучшую из нас животворящим соком Ярилы!

Имя проводника она произнесла с обожанием.

— Вы имеете в виду Воронина?

— Мы давно расстались с мирскими фамилиями, — вздохнула Анна. — Это не отображает подлинной сущности. Каждый в нашей общине выбрал, кем хочет быть. Зверем, деревом, цветком… Но наши личности меняются в зависимости от настроения. Еще недавно я была Феей, а сегодня я — Ландыш. Скажите, а с кем вы ассоциируете себя?

— С гюрзой!

Анна на мгновение запнулась. Идиотская улыбка на ее лице увяла. Юля наблюдала за этими метаморфозами с истинным удовольствием.

— С гюрзой? Но почему?

— Красивая и опасная! — ответила она и усмехнулась. — А ваш, как его, Алексий? С кем он себя ассоциирует?

— С дубом! И это совершенно верное сравнение. Его корни глубоко, а ствол надежен и… крепок!

Юля уже готова была съязвить по поводу этого сравнения, однако, взглянув на зардевшуюся Анну, догадалась: крепкий ствол — не обязательно меткая метафора.

Она снова оглянулась на столб.

— А кто вырезал орнамент на бревне?

Анна пожала плечами. И тут точно ветром навеяло воспоминание. Как наяву, послышался вдруг дребезжащий говорок Михалыча: «У меня вон перекладину от ворот сперли! Ума не приложу, чего она им понадобилась? На дрова разве? Так в лесу валежника полно, жги не хочу! А перекладина ладная была, резная!..»

Так вот для чего понадобилась эта перекладина! И не она ли была причиной убийства старика? Версия показалась бредовой, но Юля знала по прежнему опыту, что даже самые идиотские помыслы могут нести в себе здравые идеи. Об этом следовало подумать, но желательно подальше от жалкого сборища с их шалашами, обрядами и стволом мироздания, оказавшимся перекладиной для ворот.

— Вы этот ствол случайно не в Миролюбове подобрали? — спросила Юля и заметила, как мгновенно изменилось лицо Анны. Простодушный и доверчивый взгляд сменился на колючий и недобрый.

Девушка поджала губы и неохотно ответила:

— Он появился однажды утром, вот на этом самом месте! Думаю, это подарок свыше! Так сказал отец Алексий. Ему было видение накануне…

— Ах, видение! — усмехнулась Юля. — Все понятно!

В голове ее толкались, перемешивались мысли. Беспокойные, они свивались и путались, а она никак не могла ухватить их за кончик, чтобы распутать клубок.

Юля посмотрела на небо — безупречно синее, глубокое, с редкими облаками, игравшими в пятнашки.

— Я пока не готова раствориться в природе, — произнесла она сквозь зубы. — Это не мое! Я слишком привыкла к цивилизации, домашнему уюту, мягким диванам, стиральным машинам и автомобилям. Конечно, солнце — это прекрасно, особенно на пляжах Сен-Тропе. Но жить, как вы, я не смогу! К тому же у меня есть муж! Я должна считаться с его мнением.

— И совершенно напрасно, — решительно возразила Анна. — Впрочем, настаивать я не могу. К природе надо прийти с чистой душой, абсолютно добровольно. Вы не безнадежны! Вы уже сделали первый шаг и рано или поздно поймете, как это хорошо — раствориться в истинном, вселенском целомудрии!

Глаза у нее снова были непорочно чистыми и до предела наивными, но Юля уже поняла, что это игра — насквозь фальшивая и плохо отрежиссированная. Язык чесался сказать какую-нибудь гадость. Анна заправила волосы под платок, и Юля заметила, какими жалкими были ее ногти: грязными, обломанными. Сдержать себя стоило неимоверных усилий. Но тут ее осенила новая мысль.

— Скажите, — спросила она с самым невинным видом, — отчего у вас так мало мужчин?

— Отчего мало? — изумилась Анна. — Вон у костра Изюбр, — кивнула она на старика в кацавейке. — Год назад он был академиком, но отрекся от своих взглядов и вступил в нашу общину. Или Сережа! Он велел называть себя Флейтой. Очень талантливый человек, музыкант, но в жизни его таланты не пригодились.

Анна возвела восторженные очи к небу и сложила обветренные, в цыпках ладони в молитвенном жесте.

— Слышали бы вы, как он играет на гитаре! Хотите, я попрошу сыграть для вас?

— Не стоит, мне все равно пора! — торопливо возразила Юля, чувствуя, что сейчас взорвется от смеха. Изюбр, Флейта… Нет, с нее достаточно!