А картина на экране, можно сказать не фарисействуя, была красочной и чуточку смешной. С самого утра по следу Дика Ричардсона потянулся ягуар. И телерс не скупился на кадры. Он выдавал эту крупную «кошечку» в самых наилучших ракурсах. Оранжевая шкура, вытянувшаяся чуть ли не на два метра, была покрыта черными кольцами. Вдобавок по ней еще были нашлепаны великим художником, ее высочеством Природой, черные пятна, как на картине русского абстракциониста Кандинского. И эта милая божья тварь поминутно жмурила раскосые глаза, шаловливо помахивала длинным хвостом, предлагая двуногому существу поиграться с нею, а то в этих джунглях такая скука, такая скука, что и никаких тебе развлечений. А ногатый почему‑то, видимо, не был настроен на такой игривый лад и все куда‑то торопился. И ей, этой «кошечке», никак не хотелось с ним расставаться. И она пасла его как самый лучший пастух, пасла как кабанчика, дикого кабанчика, к сожалению, тощего и сильно пахнувшего. Она пасла его для вечера.

Дик слышал рык ягуара, доносившийся откуда‑то издали, из‑за спины, прибавлял шаг, не теряя надежды все же оторваться от этого не совсем хорошо воспитанного животного. Он, наверно, слегка ошибался. Ягуар издавал рык вовсе не для того, чтобы попугать его, лорда Ричардсона, а предупреждал всех других зверей, что это его двуногий друг, это его давний приятель и он с ним сейчас играется.

Ричардсон дышал тяжело, запыхался от такой быстрой ходьбы, пот побежал по его лицу. Он обходил высокие заросли травы и такуара[28], оставляя вокруг себя свободное для обзора пространство. Теперь у него работала голова в одном направлении, работали все инстинкты — выжить, спастись, победить. Деревья уже росли не так густо, открывались обширные поляны, и это подсказывало ему, что близится конец леса, конец его скитаний по сельве.

Весь день он не шел, а бежал трусцой, еле держась на ногах. К малярийному ознобу прибавился еще и озноб страха. Сумеет ли он с двумя стрелами и допотопным луком одолеть ягуара? А что тот не выпустит его, не отстанет, уже не приходилось и сомневаться. И что обстановка складывается весьма драматическая, говорило и появление в небе еще двух остальных телерсов. По второму телерсу Дик определил, где залег сейчас ягуар. Сзади, метрах в пятидесяти. Тот не спешил, давал возможность своей жертве уйти дальше.

Эта игра в прятки длилась до вечера. А когда красно‑кровавый диск солнца коснулся верхушек деревьев, ягуар, по‑видимому, надумал опустить занавес и прекратить эту комедию.

Дик как раз выбежал на поляну. Посредине нее росла страдалица копаифера[29], старая и разлапистая. До других деревьев от нее было метров четыреста. И тут он заметил, как второй телерс начал быстро перемещаться в его сторону. Это могло означать только одно — ягуар устремился к нему.

Эрик опять смеялся, глядя на папочку. А Дик Ричардсон, собрав последние силы, несся гигантскими прыжками к дереву. И как та проворная обезьяна вскарабкался на него, хватаясь за ветки руками, ногами, зубами.

Ягуар уже рычал внизу, поигрывая хвостом. Потом зевнул лениво, казалось бы, говоря, мол, это я так, попугать тебя захотел, вот и пробежался. Он даже отвернулся от дерева, лег на землю, игриво покачал головой, приглашая человека спуститься к нему и поиграть с ним.

Что этот хищник может лазить по деревьям, Дику было известно. Он так же знал, что ягуар хорошо плавает и может переплыть даже Амазонку. А один раз ему пришлось наблюдать и вовсе цирковой номер. Ягуар переправлялся через реку на спине крокодила. Когти ягуара застряли в глазницах речного хищника. Они, видимо, никак не могли разрешить небольшой конфликт, возникший между ними еще на берегу.

Так и не дождавшись, когда человек спустится к нему, ягуар полез на дерево, издавая уже вовсе не приветливое рычание, скаля зубы и выставляя клыки.

Два телерса зависли над поляной. К ним сверху спускался еще один, третий, спешивший к месту предстоящей драмы.

Крупным планом выдали они на экраны лицо бандита, его грязные дрожащие руки, лихорадочно отыскивающие стрелу, натягивающие тетиву лука. Потом — слезящиеся красные глаза обреченного, в них отчетливо было видно взывающее о помощи отчаяние. Потом крупным планом подали и ягуара, разинутую пасть, белые клыки. Из динамиков вырвался прерывистый рык голодного зверя, дохнуло запахом крови.

Ягуар подвигался все выше и выше, оставляя на коре дерева светлые царапины от когтей.

Дик все целился в него, выжидал, быстро задирал голову вверх, что‑то высматривая. Дальше подниматься ему было некуда.

Первая стрела воткнулась у самого глаза ягуара, но тот лишь злобно прорычал и так, с покачивающейся стрелой, продолжал ползти выше. Дик выхватил вторую стрелу, последнюю, и почти не целясь, выпустил ее прямо в морду зверю. Она пробила щеку ягуару, но — то ли яд кураре уже не действовал, то ли его уже смыло дождем, то ли он стал малотоксичным и мог проявиться спустя некоторое время — ягуар продолжал подбираться к Ричардсону.

* * *

Он сидел в развилке ветвей и кричал. Кричал он уже минуты две. Грегори предложил выключить телевизор. Кэти выскочила из лаборатории. Хименс выкрикнул: «Нет, Грегори! Нет!» — припал к экрану. Он вглядывался в лицо Дика, будто прощаясь с ним навсегда. Сменили кадры. Теперь телерсы показывали со всех боков ягуара. Тот полз вверх по стволу дерева. Полтора метра отделяли его от Дика.

Положение было безвыходным. Еще ни разу за все дни своего скитания по джунглям Амазонии он не попадал в такую ситуацию. Хотя бы достать где‑нибудь хоть плохонький нож. Они бы тогда еще потягались друг с другом. Хотя бы какой‑нибудь длинный гвоздь. Ему никак не хотелось умирать в когтях этой кровожадной скотины. Вон как таращится на него своими бесстыжими глазами. Прокусит сначала горло, сбросит с дерева и разорвет уже там, внизу, на земле мне брюхо, выпустит все кишки. Свою смерть он видел так отчетливо, словно она уже свершилась, а он стоял рядом и наблюдал ее как посторонний зритель. И это зрелище было отвратительным, неэстетичным, лишенным всякой романтики и героизма. И ему стало жалко себя, потомственного лорда Ричардсона. И от кого он, лорд Ричардсон, должен принять смерть? От этой безмозглой твари! От этой падали! От этого животного, стоявшего на несколько порядков в своем развитии ниже его, гомо сапиенса! И когда он должен погибнуть? Когда ему осталось пройти каких‑то еще 50–70 км! И эти его доводы, эти его аргументы, направленные против четвероногого оппонента, так разъярили, вовлекая в остервенение, что разум его прояснился, мысли начали работать четко и правильно.

И он начал сжиматься, убирая голову, тихо что‑то шептать, подтягивая ноги под себя, упираясь пятками в шероховатую поверхность веток.

«А эти жирные коты, ну те, что там сейчас сидят, в мягких креслах, в Америке, думают уже, что все, со мной все покончено. Нет уж, нате‑ка, выкусите! Дик Ричардсон есть Дик Ричардсон!.. Прости меня, Кэти… Прости меня, Кэти… Прости меня, Кэти…»