— Нельзя?

— Дохлый номер. Которые здесь на это пускаются — просто дуры. Считать не умеют. Или характера нет. У нас были такие девчонки: кекс покажет им четыре манки, у них глаза загорятся — и на все согласны. А что потом? Подсядет к этому же кексу или к его знакомому, попросит заказ — а он ей: «гоу эвэй, бич»! Там ведь тоже свое сарафанное радио, все про всех становится известно. Вот и сидит потом, как дурочка, без заказов, без дэйтов, на одной зарплате. А если до полиции слух дойдет, сразу уволят, и бай-бай.

— Значит, динамить выгоднее?

— Никакого сравнения просто.

— Страна чудес, — сказал я. — Сколько здесь живу, не перестаю удивляться. Где еще в мире такое возможно? Нигде, только в Японии.

— В Японии тоже не везде! Токийских девчонок послушаешь, так у них не так. Столичный кекс ушлый, себе на уме, его развести — попотеть надо. Под столичных и ложиться иной раз приходится. А тут у нас тишь, глухомань, кекс дремучий, непуганый, такого только и динамить.

Поля кончились. Шоссе попетляло меж холмов и нырнуло в длинный тоннель.

— Можно еще волосами торговать, — продолжала Люся. — У нас блондинки крашеные, но это секрет, для кексов мы все натуральные. Бывает, отстрижешь волосину и продашь за сэнку. Типа сувенир. А один раз я целую манку заработала. Сейчас расскажу, ты со смеху помрешь. Кекс спрашивает: вот на голове у тебя белые волосы, а какого цвета там? Я говорю: зеленого. Как, удивляется, почему зеленого? Чернобыль, отвечаю, мутация! Ух ты, говорит, хочу посмотреть. Щас, говорю, погоди. Иду в гримерку, там хвост висит, с которым Моника выступает. Отрезаю от него зеленую волосину и приношу. Покупай, говорю, десять тыщ стоит. Купил.

— Что ж он, не видел, чего берет?

— Темно, пьяный… Хотя им и трезвым можно что угодно впаривать. Очень легковерный народ.

Тоннель остался позади. Нас опять обступили лесистые холмы. Некоторое время мы ехали молча.

— Все должно как-то объясняться, — сказал я. — Мне вот что подумалось. На самом деле, такой феномен просто обязан был здесь прижиться. Традиции вполне располагают. Возьмем институт гейш. Такая же покупка женского общества — причем, без иллюзий по поводу близости. Клиент платит немалые деньги, чтобы побеседовать, пофлиртовать, насладиться тонкой игрой двух умов — и заранее знает, что до койки дело не дойдет.

— А наш клиент, — сказала Люся, — платит немалые деньги, чтобы поглазеть на голые титьки. И по возможности их полапать. Вот на что хватает тонкой игры ихних умов.

— Ну так ведь и вы не гейши! Настоящая гейша должна слагать трехстишия, играть на сямисэне, грамотно заваривать чай. Их по многу лет учат. А если уметь только грудь оголять, то чего ждать в ответ?

— Что значит «уметь только оголять»? Ты видел, как я танцую? Я бальными танцами с пяти лет занимаюсь! Я на конкурсах выступала! Но здесь это никто не оценит, здесь титьку показывай, и всё. Это не мы дуры, это публика убогая.

— Видишь ли, — сказал я, — у вас собирается специфический контингент. По нему ни о чем нельзя судить.

— Да прям! Ты знаешь, сколько таких клубов сейчас в Японии? Если открыли даже в этой дыре — сколько их тогда в Токио? Можешь представить, какая прорва наших здесь работает? Скоро не останется ни одной украинской девки, которая не съездила бы в Японию. Гигантский спрос! Нет тут ничего специфического, просто таков японский мужик — закомплексованный и похотливый. Ты говоришь: игра умов. Кабы они хотели наслаждаться игрой умов, так и наслаждались бы на родном языке, со своими тетками. А если я по-японски двух слов связать не могу — какая тут игра, каких умов?

Крыть было нечем.

— Кстати, знаешь, какие деньги наши девчонки привозили семь-восемь лет назад, когда этот бизнес начинался? Только за то, чтобы ты пошла с кексом на какую-нибудь пьянку, отваливали по десять манок! Тыщу баксов по тогдашнему курсу. Это только за то, что сослуживцы увидят его в обществе белой женщины, больше ни за что. Вот и скажи теперь: уважают они сами себя, или как?

— Ну хорошо, а вот ты уважаешь сама себя?

— А я-то при чем?

— Ладно… Приехали.

Перед нами лежала гравийная стоянка, за которой возвышались красные деревянные ворота с двумя перекладинами. Я припарковался. Мы вышли.

— Где твои ирисы? — спросила Люся.

— В парке, — ответил я. — Только они еще не расцвели. Это будет через месяц.

— Зачем же ты меня сюда привез?

— Просто походим. Здесь и без ирисов хорошо.

За воротами находился павильон для омовений рук и ополаскиваний ртов. Бронзовый дракончик, грустно закатив глаза, выпускал из пасти струйку воды. Я жадно выпил четыре ковшика. Люся сделала два глотка.

— Удивительно, — сказал я. — Вы правда такие все устойчивые к алкоголю? Каждую ночь пьете, как лошади, а с похмелья не мучаетесь?

— Да ты что, — усмехнулась Люся. — Достаточно, чтобы кексам так казалось, иначе бы мы все давно спились. Налить воды вместо виски несложно. Конечно, не всегда получается — то кекс норовит сам подлить, то всё слишком на виду. А иной раз так достанут, что и самой захочется. Но все-таки с утра обычно дэйты, надо быть в форме.

— Погоди… А эти вчера меня тоже дурили, что ли?

— Возможно. Ты ж пойми, у нас рефлекс: пришел кекс, его надо напоить, а самой не напиться. На автомате действуешь.

В сумочке у нее запищало. Она вынула мобильный телефон:

— Моси-моси! Хелоу! Из ыт ю?.. Йес-йес!.. Ноу-ноу!.. Ай сэд ноу!.. Нау? Элоун. Оунли ван. Оунли ми… Хонто-хонто… Ноу-ноу, тудэй дамэ! Ай эм бизи да кара. Си ю лэйта. Бай-бай.

Она выключила телефон и вздохнула:

— Жених…

— Какой еще жених?

— Ну, это так говорится. Есть просто кексы, а есть женихи. В принципе, бывают еще бойфренды, но про них отдельный разговор. А женихи — это которые жениться хотят. С ними нужна особая стратегия. Жениха надо все время разруливать с кексами, чтоб он с крючка не сошел. Скажем, у Каролины всегда два жениха и что-то около десяти кексов. Прикинь, каково ей крутиться!

— А бойфрендов сколько у Каролины?

— Бойфренд всегда один. Это же бойфренд! Но бойфренды мало у кого. Они невыгодные. А вот жених — это золотое дно, его динамить можно долго-долго. Хотя там тоже свои тонкости. Я со своим вконец замучилась. Звонит и звонит, ни минуты покоя… А куда мы дальше пойдем?

— Туда, к ирисам…

Ирисовая плантация была укрыта полиэтиленом. Строгие ряды остролистных кустиков послушно торчали из круглых дырок. Многие уже выпустили стрелки.

— Вот, — сказал я. — Скоро распустятся. Тогда повалит народ, и здесь будет не протолкнуться. А пока даже в субботу никого нет.

Мимо пронесся пацан лет десяти, держа что-то в руках. Оглянулся, тормознул и подбежал к нам.