— Я и не чувствую себя оскорбленным, — поспешил заверить Борис.

Уголки глаз Ракоци дрогнули.

— В связи с вашей душевной щедростью и терпимостью?

Борис утомленно улыбнулся в ответ.

— И это также не задевает меня.

* * *

Письмо Бенедикта Лавелла к Ференцу Ракоци. Написано по-английски.

«Шлю мой привет достойнейшему представителю его высочества польского короля в день праздника поминаемых на Руси святых дьякониц Татьяны и Приски, или, по ирландскому счету, в день праздника Святой Иты! Надеюсь, я расчислил все правильно, а? Возможно, и нет, но я очень старался.

Пожалуй, вы правы: английский тут столь же надежен, как и любой сложности шифр, ибо в Москве им владеет лишь горстка людей, да и то в основном европейцев, а подавляющее большинство россиян не умеет читать и по-русски. Во всяком случае, сэр Джером высоко оценил вашу сметку.

Недавно к нам заглядывал местный пастырь, отец Симеон, дабы прочесть всем желающим лекцию о православных обрядах. Урок был весьма занимательным, однако из него я вывел одно лишь: у русских все праздники, кроме Рождества, переносные. Притом что духовенство почти повально безграмотно и мало что смыслит в счете. Нет, это все же воистину ошеломляющая страна!

Что до английских кораблей, то лишь один из них стоит сейчас в Новых Холмогорах, дожидаясь конца зимы. Его название — „Катрин Монморанси“, командует им капитан Персиваль. Возврат других судов ожидается по весне, когда вскроются льды Белого моря. Я, разумеется, могу связаться с упомянутым Персивалем и попросить его взять ваши грузы под особый контроль. Как уходящие из России, так и вам адресованные, но тут, пренебрегая всеми правилами приличия, мне придется у вас кое-что уточнить. Нет, не из праздного любопытства, хотя мне, конечно же, интересно, чем именно вы желаете обменяться с леди Оливией. Однако если это серебряные лошадки, то надо предупредить капитана, чтобы тот велел обустроить под палубой несколько стойл. Столь же важен и характер обратного груза. Кроме того, вам не худо бы зарезервировать для него место и часть расходов оплатить вперед. Капитан Персиваль — человек здравомыслящий и практичный, ему, несомненно, понравится такая манера ведения дел.

Пользуясь возможностью, хочу поблагодарить за одолженные мне книги. Они просто прелестны, хотя я представить себе не могу, где вам удалось откопать рукопись поэмы Хью де Бордо, как и комедию, написанную на латыни и якобы вышедшую из-под пера какой-то германской монахини. Кто она — эта Розита из Гандершейма? Имя, разумеется, вымышленное, хотя в некоторых стихах так и сквозит что-то немецкое. Любопытная и очень талантливая вещица. Я непременно выкрою время, чтобы подоскональнее ее изучить.

К сожалению, мне так и не удалось выяснить, насколько правдива легенда, будто московский митрополит владеет греческой версией Евангелия от святого Луки, написанного, согласно некоторым намекам, еще в бытность святого Павла. Я говорил с отцом Симеоном, и он изволил мне сообщить, что некая рукопись была вроде бы вверена митрополиту — совсем перед тем, как турки вторглись в Константинополь. Еще он сказал, что такое сокровище, если оно и впрямь существует, должно храниться в царской часовне Благовещенского собора. Поскольку туда никому, кроме царя, входа нет, вам стоит, наверное, попытаться что-либо выведать у самого Федора. Ведь ваши колокольчики теперь всюду с ним, даже в церкви. Возможно, в знак благодарности за подарок он даст вам какой-то ответ.

Кстати, наши дары русскому государю не произвели на него столь сильного впечатления. Сэр Джером преподнес ему восемь стеклянных кубков от ткацко-прядильной гильдии Норвина, радеющей о развитии торговли с Россией, но один кубок Федор тут же выронил, осколком поранил руку и велел убрать подношение под замок — для его вящего сбережения.

Из Германии пишут, что нынешняя зима завалила Европу снегами (Богемии с Венгрией досталось пуще всего), в связи с чем западные дороги сделаются проезжими намного позже обычного. А потому, возможно, нам придется пробиваться в Новые Холмогоры, не дожидаясь подвод с товаром из Праги, ибо, хотя на севере и бушевали метели, они были менее злыми и затяжными, чем в другие года. О том сообщают как английские моряки, так и русские купцы, с какими мы имеем здесь дело.

Сэр Джером просит меня поблагодарить вас за карты, любезно нам предоставленные. Мы поступили с ними так, как вы посоветовали, то есть тщательно спрятали от посторонних глаз. Русским всюду мерещится шпионаж, поэтому лучше не давать им ни малейшего повода для подозрений. Увидь они эти карты, разразится гроза.

К сожалению, мне никак не удается поговорить с отцом Краббе. Похоже, отец Погнер не позволяет ему уходить со двора. Недоверие отца Погнера к вам все возрастает, не так ли? Меня раздражает поведение этого иезуита, ибо оно сказывается и на нас. Сэр Джером в открытую заявляет, что новое ужесточение условий нашего здесь пребывания является реакцией русских властей на происки отца Погнера против вас. Но тот упрям и все связывает с произволом Никиты Романова, уверяя, что сам он совсем ни при чем.

Надеюсь дня через четыре увидеться с вами, поводом к чему будет обмен прочитанных книг на другие, а засим остаюсь вашим преданным слугой и другом.

С одобрения сэра Джерома

Бенедикт Лавелл, собственноручно.

Английское посольство в Москве».

Лица людей, стоявших в длинной очереди, были красны от слякотного, носившегося над Красной площадью снега. Лед крепостного рва под кремлевскими стенами посерел, хотя все еще мог выдержать вес двух десятков всадников в боевом снаряжении. Небо под стать ему было таким же серым. В день Святого Порфирия из Газы погода несколько успокоилась, и сотни верующих, намеревавшихся помолиться у гробницы Василия Блаженного, усматривали в том добрый знак.

— Вы уверены, что митрополита не оскорбит мое появление? — спросил Ракоци у шагавшего рядом Бориса Федоровича Годунова. — Я ведь не вашей веры.

— Уверен, — неторопливо ответил Борис, делая взмах горностаевой рукавицей. Он выдохнул облачко пара. — Вы же христианин.

— В какой-то мере, — пробормотал Ракоци, поплотнее укутываясь в черную волчью шубу с большим капюшоном.

— Вы пострадали от турецкого ига и живете у нас как посланец христианского короля. Пустословия некоего римского пастыря не имеют значения. Вы слывете в Московии человеком достойным и религиозным. — Борис кивнул в ответ на приветствие дородного купчины с огромной сумой. — Вот и Николай Собримович Донецкий не отказался бы поручиться за ваше доброе имя.

— Разве? — спросил с легкой долей сарказма Ракоци, пряча ироничные искорки в глубине темных глаз. — За мое доброе имя?

— Разумеется. И тут нечему удивляться. Это Московия, где каждый сражался с захватчиками и уважает способность к сопротивлению в остальных. Неодобрение со стороны польских иезуитов никто не возьмет здесь в расчет. К вам благоволил царь Иван и благоволит царь Федор. А потому я не вижу причины, по которой митрополит мог бы воспротивиться вашему присутствию на богослужении. Вы человек многоопытный, дельный, вы венчались в кремлевском соборе в присутствии самого государя. Вы почитаете наши иконы. Ваша супруга известна своими благими деяниями, все знают о ее, а значит, и о ваших немалых пожертвованиях в казну многих наших церквей. Кроме того, никто ранее не восставал против вас. Следовательно, у вас нет резонов ожидать от кого-либо поношений и впредь. — Он произнес все это достаточно громко, чтобы слова его были слышны окружающим.