если потребуется, почту честью обратиться к губернатору. Но сейчас мне нужно разобраться в ситуации самому.

— Понимаю, философия, — блеснул полицмейстер.

— Скорее политика. Вся, как вы метко назвали, разбойничья вольница, существует с ведома первых лиц. Неужто можно подумать, что я предприму значительные действия вопреки высочайшим интересам, — напускаю я тумана, — но, тсс, никому ни слова.

— Понимаю, Ваше Сиятельство. Все что в моих силах, предприму.

— Договорились. Неделя, и можно давать ход всем предписаниям. Прошу вас передать это Карлу Ивановичу приватно вместе с нижайшим поклоном от меня.

Нас встретили Домна со Степаном, Рослин с Ольгой Филипповной, Пуадебар и все остальные, ученики и ребята. Со всеми переобнимались. Петя с Кириллом тоже здесь. Выпив квасу, я сразу поехал к родителям погибшего. Те уже знали о трагедии и покорно смирились. Я рассказал про бой, про мужество их сына, вручил от себя пять тысяч ассигнациями. «Дело государственной важности. Для самого Царя особое задание выполняли. Так что ждите благодарности и от него. Неделя пройдет, много две, так и позовут к начальству».

Про дела я сегодня запретил говорить. Потом все вызнаем и расскажем. Сейчас просто радуемся, что живы и снова вместе.

А на утро вышел за деревню, воткнул пятиметровый шест и сел рядом на старый пень. Жену ждать долго не пришлось. Через пять минут уже стояла позади и держала теплые ладошки на плечах. Сразу же пришел и Игнат. Понятно, надо проверить, куда объекты охраны подевались. В течение часа подтянулись Кирилл и Петя с женой и дочкой, ребята, Рослин с супругой и сыном. Механик вместе с учениками пришел отдельно и встал поначалу в сторонке. Но не вынесла французская натура томительного ожидания.

— Андрей Георгиевич, я полагаю, будет собрание или совещание. Нас не уведомили, но я решил, что касается всех. Мы нужны?

— Все, кто пришел сейчас сюда, нужны, — я встал и громко объявил, — и кто еще придет, тот со мной и будет. А кто решит сам по себе, так неволить не стану.

Длинная фигура Рослина протиснулась через народ:

— Я, русской дворянин, Иван Рослин, — начал он нескладно и спотыкаясь, — мы имеем определенные доходы. В такой ситуации я счастлив быть рядом.

Я увидел слезы волнения и обнял за худые плечи.

— Петр и Кирилл, кидайте клич по всем закоулкам. Кто придет, тот и будет. Каждое утро буду неделю смотреть. Неделя на все сроку.

Народ приходил отметиться и расходился, но не уезжал. Стали делать шалаши из молодого березняка. Я сидел весь день. К вечеру прискакал верхом управляющий Рыбин. Залихватский прыжок из седла. И он держит меня за плечи.

— Андрей Георгиевич, они не имеют права арестовать вашу долю вместе с моей. Отобьемся. Сколько составляет долг, скажите прямо!

— Есть долги, которые оплатить невозможно. Вам врать не буду. Долги не финансового свойства, а общечеловеческого.

— Соскучился я по вашим заумным рассуждениям, — он обнял меня, — Бог даст, все образуется. И помните, что всегда можете рассчитывать на все мое состояние. Да, именно так, у нас есть более двадцати тысяч свободных денег, которые я отложил до вашего приезда.

— Егор к вам заходил?

— Был месяц назад, — нахмурился управляющий, — вел себя развязано, но ничего не сказал. По хозяйски оглядел все. Непонятное дело.

Как я и рассчитывал, два-три дня на дорогу гонцу, день на принятие решения, два-три дня на дорогу в Стрельниково хватит для дальних мест Сулического и соседних уездов, и даже Костромы.

Вокруг меня в поле вырос лагерь из шалашей, палаток и шатров. Прямо Вудстокский фестиваль. Народ не скучает, песни поют, на кулачках бьются. Еды с собой принесли, но надолго не хватило. Управляющий Рыбин по моему указанию закупил в Суличе несколько возов крупы, хлеба, масла. Остальное на месте добывают. Через пять дней стали подъезжать подручные Егора. Не все.

На шестой день пожаловал сам Егор Тимофеевич. На новой бричке, в окружении ближайших помощников и пятерыхтелохранителей. Ражие ребята на таких же здоровых конях. Одеты во все новое. С гиканьем подняли пыль и горячат лошадок, чтоб злее были. Я сижу, и бровью не веду в их сторону. Только Игнат прикрыл Алену на полкорпуса.

— Так вот значит, как встретились, — криво улыбается Егор, — решил, стало быть, остаточки из дурачков собрать?

— А ты зачем приехал? Никак повиниться вздумал? — негромко говорю я.

— Мне виниться не в чем. Я в своем праве. И я на своей земле. Это ты, не поймешь откель, взялся да еще и командуешь. Выискался родственник. Впрочем, если покаешься, то пристрою к себе. Соляные промыслы будешь справлять. По — родственному, — вся компания заржала, а Егор продолжил, — ты, говорят, до нитки промотался. Даже имение заложил. И то не спасло. Думай скорей, пока я добрый. Из дворян обратно на болото не погонят? А то привык к масляной жизни-то.

— Ты, вроде, опытный человек, — я встал, — а веришь всякому.

— Не всякому. Полиция точно знает, у нас там люди. Скоро пригребут тебя на нары. А то давно не сиживал, — Егор перекрикивает взрыв хохота, — как сам учил, так мы и делаем.

— Полиция не с вами, а с Государем. Остальное она делает по мере необходимости. На счет разорения тоже говорить преждевременно. Спроси, сколько золота привезли, кто со мной был. Я тебе сам скажу, сколько смогли унести. Почему ты думаешь, что у меня меньше будет? Не в золоте, в бумаге. Но всяко поболее, — я вижу, как тень понимания ошибки мелькнула у Егора. Далее не следовало, но я продолжил, — и из дворян меня не выгонят. Наоборот, Государь пожаловал мне титул графа. Так что, я теперь граф Зарайский-Андский. А на счет соляных промыслов, так они теперь и так на моей земле. И болото это, и лес вплоть до Унжи пожалованы к титулу.

Егор нехорошо замолчал. Произошло неуловимое перестроение. Донеслись слова «Давай, все равно мне в бега подаваться». Я только успел заметить, как он поднял руку, а из под нее стоявший сзади заместитель выстрелил из пистолета. Удар в грудь отбросил меня навзничь. Дыхание перехватило. Над головой началась стрельба и крики. А я осознаю, что произошло.

На случай возможной импровизации я надел под рубаху платиновую звезду. «Вот тебе и импровизация», думаю. Тесьма оборвалась. Рука нашарила таинственный подарок подмышкой. Смотрю, пуля расплющилась в левой ее части. Хороший выстрел. Прямо в сердце. Будь это не старенький, почти дамский пистолет времен французского вторжения, а Хауда, то меня не спасло бы ничего. Алена передо мной на коленях. Я сунул звезду ей: «Спрячь». Стрельба стихла. Надо вставать и делать