Сегодня трудно оценить, насколько верен этот упрек в том, что монашеское имущество в эпоху императоров-иконоборцев было причиной все более грозных политических и финансовых трудностей: все акты о дарении пожертвований монастырям, императорские хризобуллы и ктиторские типиконы, опубликованные до сегодняшнего дня, составлены намного позже, ни один из них не старше 987 года. У нас нет также ни одного из тех официальных реестров движимого и недвижимого имущества, которые собор, состоявшийся в 861 году при Фотии, предписал составлять для каждого нового монастыря и хранить в архивах епископских резиденций. Значит, в нашем распоряжении есть только общие сведения и сравнения.

Читатель уже знает, что основатель монастыря должен был обеспечить ему доход, достаточный, чтобы содержать трех монахов, но нет сомнений, что обычно обеспечение было намного больше этого нижнего предела, особенно если основателем был, как чаще всего и случалось, кто-то из великих людей государства, правителей или правительниц, императоров или императриц, желавший по примеру многих других дать свое имя религиозному учреждению и, возможно, подготовить себе убежище на черный день. Исаак Комнин, правитель, который ввел законы против увеличения имущества религиозных учреждений, позже пожертвовал Студийскому монастырю, в который удалился после своего отречения, так много даров, что их перечисление историк Кедрин назвал геркулесовым трудом. Кроме того, известно, что византийские императоры были очень щедры к церквям, монастырям и другим религиозным учреждениям. По примеру Константина, который предоставил богатства государства в распоряжение христиан и проявлял к церквям и Запада, и Востока своей империи поистине царскую щедрость, византийские государи, в первую очередь два неутомимых строителя – Юстиниан и Василий Македонянин, считали делом чести не только строить церкви и монастыри, но и делать им великолепные пожертвования. Кроме того, по уставу святого Василия, те, кто поступал в монахи, должны были передавать полученное от родственников имущество игумену, чтобы тот управлял им по своему желанию. А по свидетельству Созомена, каждый епископ должен был обеспечивать находившиеся под его юрисдикцией монастыри продовольствием и всем остальным, что необходимо для жизни.

К тому же церковная община Константинополя, в частности, была очень богата уже в конце IV века. «Со времени триумфа ее имущество каждый день увеличивали добровольные дары правителей и частных лиц. Это имущество состояло не только из денег: в него входили многочисленные здания, поля, дома, повозки, мулы и погонщики мулов. Один из величайших епископов этой эпохи, святой Иоанн Златоуст, признал, что «имущество константинопольской церкви огромно», но не привел точных цифр. Но не следует забывать, что, хотя церковное имущество было велико, количество несчастных людей, которые сходились со всех сторон в огромную столицу, веря, что в ней у них больше вероятность получить помощь, тоже было огромным. Частная благотворительность была далеко не в состоянии помочь им всем, и читатель уже знает, что в столице и главных городах империи монахи и духовенство взяли раздачу милостыни в свои руки.

Чтобы исполнять эти многочисленные обязанности, нужно было иметь значительные ресурсы. У монастырей это были либо доходы, предоставленные основателем, либо пожертвования, поступавшие от богатых людей, и в первую очередь от императора. Щедро одаривать своими милостями какое-нибудь из этих религиозных учреждений было, если можно так сказать, полезной привычкой, мощной непрерывной традицией, от которой не осмеливались отступать и правители, и набожные монахи. Например, император Анастасий, который был так жесток с константинопольскими монахами, которые противились его богословским претензиям, дал святому Савве тысячу золотых монет для его монастырей, ради него сделал налоговую скидку всей Палестине; по просьбе святого этот правитель даже отменил во всей империи налог хрисаргир.

Но самым надежным источником церковных и монашеских доходов был ряд постановлений в имперском законодательстве, согласно которым византийские императоры управляли либо постройкой религиозных учреждений и выделением им пожертвований, либо имуществом тех, кто вел монашескую жизнь.

Юстиниан, великий строитель церквей и монастырей, обогатил их своими императорскими пожертвованиями меньше, чем законами, которые принял им на пользу. Он начал с постановления, согласно которому нельзя было основать церковь или монастырь, не выделив им, с согласия епископа, достаточный доход. «Многие христиане, – писал он, – желая сделать свое имя известным, начинают строить церкви, а когда церковь построена, совершенно не заботятся о том, чтобы выделять ей достаточные средства на освещение, на содержание тех, кто прикреплен к этой церкви, или на святые службы…Поэтому мы постановили: отныне никто не получит разрешение начать строительство монастыря, церкви или молитвенного дома, не сообщив об этом предварительно любимому Богом епископу и не выделив определенную сумму денег на освещение, на святую службу, на содержание зданий и на продовольствие для всех людей, прикрепленных к церкви и занятых в ней. Если предложенная сумма покажется достаточной, нужно до начала работы пожертвовать проектируемому монастырю предназначенное ему имущество».

Таким образом, любой монастырь и любое другое религиозное учреждение уже потому, что были основаны, должны были владеть ресурсами, достаточными для их нормального функционирования и способными обеспечить их будущее. Приход туда новых монахов вовсе не уменьшал эти ресурсы; наоборот, они увеличивались тем больше, чем больше было новичков. «Если тот, кто поступает в монахи, не имеет детей, все его имущество по праву становится собственностью монастыря, в который он вступает. Если же у него есть дети, он должен оставить им положенную по закону часть, остальное переходит к монастырю. Но он не может передать им все свое имущество, он должен оставить себе часть, и на нее имеет право монастырь. Если он умрет в монастыре, не успев разделить имущество между своими сыновьями, они получают часть, которую выделяет им закон, остальное имущество принадлежит монастырю». Эта же новелла запрещает родителям лишать наследства детей, а детям – родителей из-за того, что они уходят в монастырь или по какой-либо причине, возникшей до этого ухода; если они составляли завещание, они были обязаны оставить им четверть своего имущества. Имущество монаха становилось собственностью монастыря, в который он поступил вначале, если он переходил в другой монастырь, имущество оставалось собственностью первого, то же происходило, если монах отказывался от монашеской жизни.

Из этих законодательных распоряжений легко сделать вывод, что религиозные учреждения Константинополя должны были в короткий срок накопить крупные состояния, поскольку они быстро стали очень многолюдными и часто среди монахов оказывались знатные люди, которые разочаровались в мирской суете, разбогатевшие чиновники, правители и даже императоры. К тому же большинство византийских государей вовсе не старались ограничить размер пожертвований, которые дарители делали монастырям и церквям, и, кажется, даже побуждали других к таким дарам своим примером и тем, что объявляли такую щедрость добродетелью. Люди охотно обманывали себя верой, что щедрых даров «почтенным домам» достаточно, чтобы все благословения неба снизошли на императора и империю. «Ибо, – писал Юстиниан, – церкви, монастыри и прочие религиозные учреждения, созданные для спасения своего основателя, были созданы также и для спасения всего государства. Оставленное этим учреждениям имущество должно использоваться для служения святой литургии и для обретения славы Божьей». В другом месте он писал: «Если монахи, чьи руки чисты и святы, возносят к Господу молитвы за империю, то, разумеется, государственные дела процветают и военные предприятия удаются. Если Бог благосклонен и милостив к нам, то разве не будет все процветать в полном спокойствии и при справедливых законах? Даже земля произведет нам плоды в большем изобилии и быстрее даст нам свои сокровища благодаря благосклонности Бога, и молитвы монахов возродят единство и согласие на всем пространстве республики. Даже поведение других людей станет от этого более достойным: проникшись уважением к такой чистой жизни и восхищаясь ей, они тоже будут стараться достичь более благородного идеала. Так у всех родится сильное желание всюду уничтожить порок и возвести на престол добродетель».