Алехан налил в стакан вина и промолвил с тоской:

– Настоящего дела хочу, чтобы сводило с ума, и позабыть о своих хворях.

– Верно, прошлой осенью в мое отсутствие ты о своих хворях и не думал?

– Ты о чем толкуешь, – насторожился Алехан.

– Слышала, что ты приятно проводил время с некоей Елизаветой – как мне известно, этой особой было озабочено всё общество?

– Приятно?

Стакан выпал у графа из рук, но не разбился, лишь вино пролилось на стол. Хотя Орлов предполагал, что Корилла непременно напомнит ему об этом дьяволе в юбке и ждет только удобного момента.

– Это было не только неприятное, но крайне трудное дело, скажу тебе. Для всех: меня, Грейга, Христенека, даже кавалера Дика.

Граф раздумал присаживаться, даже сделал несколько решительных шагов назад.

– Неприятное, говоришь? Странно, а мне напели, что она хороша собой, умна. В общем, в твоем вкусе.

– Как же ты любишь насмехаться, Мария! Я не шут и не похотливый соблазнитель, готовый волочиться за каждой юбкой. Ты у меня была не одна, и я у тебя, прости, не первый, но мы жили и живем поныне нашими чувствами. Здесь же другое дело – именно дело, а не чувства. В сношения с ней мне пришлось вступить не по своей воле.

– Слухами земля полнится. Только на сей раз слухи эти кажутся уж очень правдоподобными, – Слова Кориллы прозвучали слишком сухо, оттого графу показалось, что дама его сердца начала сердиться.

– Если даже ты в них веришь – значит, мы сделали своё дело хорошо, – улыбнулся Алехан.

– Кто это мы? Ты и эта Елизавета?

– Нет! Мы – это мы. Не я один желаю Отечеству служить исправно.

– Может, расскажешь, чтобы я тебя не подозревала черт знает в чем и не допускала посрамления?!

Корилла разразилась тирадой бранных слов. «Porca Madonna! Madonna puttana», – несколько раз прозвучало из ее уст.

– Брань твою терпеть не могу! Устал, право слово! Смилуйся, голубушка! Ладно, готов опять всё, как на духу! Только пусть мой рассказ никогда не станет сюжетом для твоих поэтических фантазий.

– Будь покоен, это тебе обещает Корилла Олимпийская! – поэтесса горделиво положила правую ладонь на грудь, прикрыв медальон, подаренный графом.

Алехан так и не присел, хоть стоять ему было непривычно, он лишь вплотную подошел к Корилле, глядя на нее в упор, отчего она поежилась, ощутив силу его загадочной натуры. Он помолчал, опустив глаза, подошел к столу, но на сей раз выпил лишь стакан воды.

– Я не знаю до сих пор, кто она. Чего-чего, а имен у Елизаветы воистину было предостаточно. Первые сведения о самозванке мы получили ещё в декабре 73-го года, но большого значения им не придали. Тогда, да будет тебе известно, были дела поважнее.

– Напомни граф, может, чего и запамятовала.

– Помнится, я тебе говорил, что брат мой Григорий был в отношениях особых с нашей императрицей. Хотя…на это время уже выпало их мучительное расставание. Место моего брата к весне 74-го окончательно занял Гришка Потемкин. Видимо, тогда кто-то умный во Франции смекнул, что, коль брат мой не у дел в России, да ещё бунтовщик Пугачев гуляет по стране, хорошо было бы попробовать меня на любимый французами манер купить.

– Тебя? Как глупо!

Ревнивая донна протянула руку, настойчиво приглашая графа сесть подле неё, но Алехан не поддался искушению. Он лишь коснулся ее плеча и сказал:

– А вот ты послушай меня. Французы в своих планах были не так глупы. Их расчеты имели основания. Особенно, если принять во внимание наш с турками Кучук-Кайнарджийский мирный договор, что был подписан 10 июля 1774 года. Турки тогда окончательно рассорились с французами, и Франция мечтала о реванше. А тут я со своей эскадрой, да они ещё полагали, что вот-вот меня позовут обратно в Россию, где положение нашей семьи стало шатким…Злые языки, завись придворных и откровенные недруги, наверное, как везде, – пожал плечами граф.

Корилла ехидно рассмеялась:

– Ты это называешь шатким? А если ещё к этому прибавить твою очередную каверзу?

– Которую? – нахмурился Алехан.

– А ту, что ты выкинул год тому назад в Ливорно с текстом договора. Как ты сказал: К-у-ч-у-к Кай-нар-джийс-кий? Тьфу, язык можно сломать! Ты сам говорил, что там у вас в Петербурге все иностранные послы с ног сбились, пытаясь пустить в ход подкуп для получения текста этого вашего мирного трактата с Турцией. Панин отказался сообщить его даже вашим союзным дворам под предлогом ещё не устраненных затруднений. Ты же, даже не знаю – в шутку или как, велел собственной властью взять и напечатать его у нас в Ливорно.

Еще не пригубив вина, Корилла казалась опьяненной тем духом секретности, на который она была чрезвычайно падкой по натуре.

– Я скажу тебе больше: то, чего ранее не смел говорить никому. Приключилось это ровно за два года до подписания того договора. Возвращался я из отпуска к эскадре своей, да и завернул в Вену к приятелю своему Дмитрию Голицыну. Там, сидючи за столом сплошь с иностранными харями, я будто бы в шутку заговорил о событиях 62-го года, что приключились у нас в Ропше. Вижу по полным ужаса глазам гостей, что хотят знать – кто учинил революцию и лишил трона Петра III. Никто не смелится задать мне вопрос в открытую, а рты разинули. А я возьми и скажи, что для человека гуманного как я есть, было очень печально оказаться принужденным сделать то, что мне приказали, да против моего убеждения!

Корилла, прикрыв рот салфеткой, заморгала до слезинок в уголках глаз.

– Да ты что! – её голос от ужаса стал хриплым. – Ты, знатный вельможа, прилюдно осмелился обвинять свою императрицу?!

– Хватит причитать, Орловы себе цену знают!

– А что же императрица? Неужто прознала?

– На дерзость мою она письмо вскорости прислала, что мол, слышала от братца моего Федора, что вернулся я из Вены в Ливорно в добром здравии. Понял я тогда, что довольна она моим благоразумным прибытием в Италию и что мстить ей я не намерен за её проказы супротив брата моего Гришки.

– Выходит, у французов были основания использовать тебя в своих каверзах.

– Точно! Вот на это и была, наверное, сделана главная ставка. Они были уверены, что меня можно использовать в политических интригах Европы. А вдруг мы, братья Орловы, ещё не забыли о своей роли и можем императрицу нашу обратно на место поставить?!

– Называй её лучше своей матушкой, так и мне ясней, и тебе теплей!

Злые колкости поэтессы Алехан как будто пропускал мимо ушей.

– Прошлым летом я и сам ещё не всё понимал – кто какую игру затеял, и какую роль мне отвели. В Ливорно получил письмо от некоей дамы. В нем она заверяла меня, что является законной наследницей русского трона. Ещё писала, что какой-то князь Разумовский под именем Пугачева одерживает победу за победой на российской земле, и что она даже заключила договор с турецким султаном о совместных действиях против нашей Екатерины. К письму она приложила документы – копии сразу трех завещаний: «Завещание Петра Великого», «Завещание Екатерины I» и, собственно, «Завещание Елизаветы», по которому она якобы является законной дочерью от брака Елизаветы и графа Разумовского. Кроме того, она сама составила некий документ, который предлагала мне зачитать перед моими моряками.