Н. В. Савич писал, что после известия об убийстве «город три дня ликовал». «Сознание, что спасение в применении силы и только силы, стало почти всеобщим, оно проникло вплоть до верхов армии»[219].

У Шульгина есть описание четы Юсуповых: «Дочь Александра Михайловича поразила меня своей внешностью. Она была очень красива, но какой-то мрачной красотой, нечто вроде Архангела Смерти. А руки у нее были такие тонкие, что я получил впечатление, позднее высказанное моим сыном Лялей одной смолянке: „Диночка, как вы можете жить с такими ручками?“

Юсупов также произвел впечатление чего-то хрупкого, позволю себе сказать, вырождающегося цыпленка. Никак не совмещалось у меня в мозгу то, что этот человек убивал Распутина»[220].

Кстати, Пуришкевич сообщил Шульгину, уезжавшему в Киев: «Шестнадцатого мы его убьем». Василий Витальевич попытался доказать, что убийство ни к чему хорошему не приведет. И не убедил.

Участие английской разведки в устранении Распутина объяснялось тем, что посол Джордж Бьюкенен был убежден в германофильстве Александры Федоровны и ее стремлении заключить сепаратный мир с Германией.

Единственным реальным противовесом «темным силам» он видел Прогрессивный блок, Земгор, «передовую общественность».

Генерал Спиридович писал, что резидент британской разведки полковник С. Хор «…признается, что Пуришкевич, придя к нему, сообщил ему лично, что они убьют Распутина. Было бы интересно знать, кого же из русских властей предупредил тогда полковник Хор о подготовляющемся убийстве, когда получил о том заявление в официальном учреждении при Русском генеральном штабе. А если он никого не предупредил, то как надо рассматривать подобный его поступок?

Правда, после русской катастрофы сэр Самуель Хоар написал: „Я понял позже, что было бы предпочтительнее, чтобы убийство Распутина никогда бы не имело места“ („Пари Суар“. 1936)»[221].

После убийства Распутина в Петрограде стали активно распространяться слухи о готовящемся военном перевороте. Великий князь Михаил Александрович, родной брат царя, в разговоре с председателем Думы М. В. Родзянко сказал: «Вся семья сознает, насколько вредна Александра Федоровна. Брата и ее окружают только изменники»[222].

Теперь уже ни у кого не было сомнений в том, что даже монархисты и императорская семья выступают против существующего режима.

Французская разведка тоже отслеживала положение в Петрограде. Капитан де Малейси отметил: «Лидером искусно и давно подготовленного заговора был Гучков, поддержанный Техническими комитетами (ВПК) при содействии вел. кн. Николая Николаевича, охотно согласившегося на проникновение таких организаций в армию для ее снабжения. Менее открыто, но эффективно действовал ген. Алексеев по договоренности с большинством генералов, в том числе с Рузским и Брусиловым, не говоря о других, также предоставивших этим комитетам возможность проведения необходимой пропаганды в частях под их командованием. Алексеев уже давно контактировал с Гучковым, втайне содействуя всем своим авторитетом в армии ходу последующих событий. К тому же революция была осуществлена не самими революционерами, а монархистами, желавшими лишь отречения самодержца с установлением либеральной опеки при одном из великих князей в качестве регента»[223].

Впоследствии Милюков уже без энтузиазма оценивал происшедшее, говоря, что «подвиг Феликса и Дмитрия Павловича в сообществе с Пуришкевичем» не мог ничего изменить и теперь следовало ждать повторения такой же «операции» над дворянами.

Милюков открыто признал, что тогда Прогрессивный блок уже предвидел, что при перевороте «так или иначе Николай II будет устранен от престола» и власть должна перейти цесаревичу Алексею при регентстве великого князя Михаила Александровича.

Приехавший с фронта генерал А. М. Крымов говорил членам Прогрессивного блока, что в армии «все с радостью будут приветствовать известия о перевороте».

В организации переворота принимали участие несколько разных групп. Согласно рапорту начальника Петроградского охранного отделения Департаменту полиции МВД, существовали два революционных заговора. Первый находился в Москве, его состав был чисто буржуазным, объединяющимся вокруг Земского союза и Союза городов (Земгора) и ВПК. Это были князь Г. Е. Львов, М. В. Челноков, А. И. Коновалов, П. П. Рябушинский и депутат Думы, член Прогрессивного блока, инженер-путеец, представитель Всероссийского профсоюза железнодорожников (Викжель) А. А. Бубликов.

Второй заговор составляли социалисты — А. Ф. Керенский, Н. С. Чхеидзе, М. И. Скобелев. Оба центра были взаимосвязаны, первый действовал в верхах общества и армии и финансировал вторую организацию, а социалисты работали в казармах и на заводах. «Получая деньги от первого, они формально принимали его директивы, но они решили быть самостоятельными и захватить власть при удаче переворота в свою пользу»[224].

Но этими двумя центрами дело не ограничивалось. Связь между оппозиционерами проходила через масонские ложи, в которых к 1917 году состояло 300–350 человек.

Руководили русским политическим масонством пять человек: Н. В. Некрасов (связь с либеральной оппозицией), А. Ф. Керенский (связь с социалистами), М. И. Терещенко (работа с военными), А. И. Коновалов и И. Н. Ефремов (торгово-промышленные круги).

«Проводниками масонского влияния в России накануне революции были: Религиозно-философское общество во главе с А. А. Каменской, Русское антропософское общество (председатель Е. В. Васильева), Лига прав человека (председатель Яков Рубинштейн), Общество сближения между Россией и Америкой во главе с Н. А. Бородиным и другие организации либерального и пацифистского толка. Наряду с творческой и научной интеллигенцией (З. Н. Гиппиус, Марк Алданов, Д. С. Мережковский, Б. В. Савинков, В. И. Немирович-Данченко, М. Волошин, академики В. И. Вернадский, С. Ф. Ольденбург, профессора Д. Д. Гримм, Е. В. Аничков, П. Б. Струве, С. П. Костычев, М. А. Таубе, А. В. Карташев, П. Е. Щеголев) широко были представлены в русском масонстве и торгово-промышленные круги: А. И. Гучков, Павел Бурышкин, А. И. Коновалов, М. И. Терещенко, Павел Штейнгель, Степан Морозов, Абрам Животовский, Карл Ярошинский, Алексей Путилов, П. П. Рябушинский и другие.

Практически полностью в масонских руках накануне революции находились и общественные структуры русской буржуазии: Земский и Городской союзы, объединившиеся в организацию — Союз земств и городов (Земгор) во главе с Г. Е. Львовым. Формально организация эта занималась налаживанием производства обмундирования, амуниции, медикаментов и теплых вещей для фронта. Фактически же она стала играть роль одного из центров оппозиции власти. Особенно сильным было масонское влияние в Военно-промышленном комитете, занимавшемся распределением военных заказов среди предприятий России. Ведущую роль в комитете играли А. И. Коновалов, П. П. Рябушинский, С. Н. Третьяков, М. И. Терещенко. Председателем Центрального военно-промышленного комитета (июль 1915) был избран А. И. Гучков, сразу же взявший курс на превращение его в центр политической оппозиции царской власти. „Итак, — справедливо отмечает Н. Н. Берберова, — кадры были готовы. В обеих столицах думцы, профессора, дипломаты, члены Военно-промышленного комитета, члены Земского и Городского союзов, адвокаты, военные, общественники созывали друг друга: их день наставал“»[225].