У обоих уже были подружки. Выбрали они их из тех, что были в наличии в борделе на Виа Сантиссима Чара, который посетили сразу после приезда в Флоренцию. С их сутенером возникли разногласия о комиссионных, и произошел скандал. Одному из приезжих это не понравилось. Выйдя на улицу, где стоял новенький «Фиат 1200», принадлежавший сутенеру, он пинком открыл капот и перочинным ножом перерезал все шесть проводов, ведущих к свечам. Когда разъяренный хозяин хотел на него броситься, тот одним ударом выбил ему коленную чашечку, а когда альфонс упал, корчась от боли на тротуаре, присел возле него и неторопливо и отчетливо, словно разговаривая с ребенком, сказал:

- Машину можно починить, человека - нет. Капито? Понял?

И все было решено.

Когда небо начинало светлеть, мужчины возвращались в пансион, потихоньку и порознь, потому что у обоих были ключи от черного хода, и засыпали, когда Флоренция начинала пробуждаться.

Этим вечером в четверг они пришли в кафе на Виа Торта около одиннадцати.

Оказалось, что Диндони ещё нет. Сев за стол, они начали ждать.

Около получаса назад по Виа Торта шла Тина. Она провела вечер в гостях у дяди, жившего неподалеку от Римских ворот, племянники и племянницы пошли её провожать и простились с ней на углу, откуда было рукой подать до её переулка.

У тротуара стояла спортивная машина с поднятым тентом. Когда Тина шла мимо, дверца открылась и кто-то сказал:

- Привет, Тина!

- Добрый вечер, - ответила Тина, - и доброй ночи!

- Подожди, так не разговаривают со старыми друзьями! - сказал Меркурио. - Я жду тебя здесь целый час.

- Значит тебе нечего делать, вот и все.

- И да, и нет. Но я кое-что знаю, что может тебя заинтересовать.

- Сомневаюсь.

- Касается это не тебя, а твоего отца.

- Да? Тогда говори, только побыстрее.

- Ничего я тебе не скажу, пока не подойдешь ближе. Садись сюда, не бойся, никуда я тебя не увезу.

- Только попробуй, - сказала Тина. - Я тебе руль выверну и так и въеду твоей колымагою в стену.

- Верю, верю. Тогда тем более нечего бояться, иди садись, поговорим спокойно. - Он распахнул другую дверцу, и Тина, поколебавшись, села рядом с водителем.

Меркурио остался за рулем.

- Теперь ты своего добился, говори.

Меркурио, барабанивший пальцами по рулю, нервничал ещё больше, чем она. Наконец сказал:

- Твой отец несколько последних лет работал на моего. Как резчик и реставратор.

- Синьор профессор был к нему очень добр, - подтвердила Тина. - И к тебе тоже, насколько я слышала.

- Да, сердце у него доброе, - признал Меркурио, - но все имеет свои границы.

Неделю назад, когда твой отец занимался прекрасной этрусской чашей - кратером, которая нуждалась в починке, упустил её и она разбилась, да так, что теперь восстановить её невозможно. А потом он резал прекрасный кусок алебастра, резец соскочил и алебастр треснул, и теперь тоже ни на что не годен. Отец твой не виноват, это ясно. Но ясно и то, что глаза и рука у него уже не те.

- Зачем ты это мне говоришь? И какое тебе до этого дело?

- Бруно меня любит. Слушает меня, уважает мое мнение. Если я приду к нему и скажу, что Мило Зеччи работал на него многие годы, работал хорошо, и заслужил того, чтобы теперь выплачивать ему пенсию на уровне его бывшего заработка - он бы признал, что я прав, и согласился.

Тина подумала, что как ни странно, ситуацией владеет она. Сказала:

- Ты верно рассуждаешь. Я уже давно вижу, что отцу не по себе. Ему нужно бы бросить работу и отдохнуть.

- Я об этом и говорю.

- И ты мог бы это устроить?

- Наверняка.

- И что ты за это хочешь?

Меркурио повернулся к ней, не пытаясь придвинуться. Голос его зазвучал почти просительно.

- Я хотел бы как-нибудь вечером пойти куда-нибудь с тобой.

- Куда?

- В кино. В ресторан, поужинать, потанцевать. Куда захочешь.

- А чем это кино, или ужин, или что-то кончится? - В её голосе ясно звучала ирония.

- Я отвезу тебя обратно.

- Куда?

- Домой, куда же еще.

- Рассчитываешь ли ты, что мы займемся любовью?

- Если ты этого захочешь, - покорно согласился Меркурио.

Тина расхохоталась.

- Если ты этого захочешь… - наконец выговорила она. - Вот это здорово! Я ещё не слышала, чтобы девушке принадлежало решающее слово. Просто необычайно здорово! - Выходя из машины, она ещё смеялась. - Я об этом подумаю, уважаемый синьор Меркурио!

Услышав, как за её спиной рванула с места машина, она снова тихонько рассмеялась.

Дома скандал был в разгаре. Тина попыталась ускользнуть, но мать повелительным жестом призвала её обратно.

- Может быть тебе удастся уговорить отца взяться за ум! Попытайся!

- Если он тебя не слушает, то меня тем более.

- А ты попробуй! Может быть и справимся общими усилиями. Он просто зациклился на двух мыслях. Во-первых, ему ужасно хочется, чтобы синьор Брук помог ему советом.

Тина удивилась.

- Как это? - спросила она. - Он же вчера здесь был?

- Верно. Синьор Брук пришел к нам, согласился поговорить с отцом. Это было очень мило с его стороны, видно сразу, он джентльмен, и к тому же, сразу видно, у него столько работы, - головы не поднять. Он выказал большую любезность, что пришел.

- Ну так…

- Подожди. Синьор Брук отправился с отцом в мастерскую, помнишь? Они были там вместе, чуть ли не весь вечер. И о чем говорили? - Аннунциата сделала паузу, чтобы достичь большего эффекта, потом победоносно взмахнула рукой и процедила два слова: - Ни о чем.

Мило открыл рот, словно хотел что-то сказать, но закрыл его снова.

- Они торчали там битый час и не поговорили ни о чем, ни о чем существенном.

Только о гробницах, и керамике, и бронзе, о вине и о погоде, и о том, что все дорожает.

Тина повернулась к отцу.

- Но почему, папа?

Мать перебила её.

- Почему? Потому что он вбил себе в голову кое-что еще, псих ненормальный. Что лучше ничего не говорить, чтобы Диндони сверху не услышал.

Тина мысленно вернулась в тот вечер и сказала:

- Это невозможно. Мы же видели, как он ушел.

- Мог вернуться через двор и черным ходом пройти в свою комнату.

- Виден был бы свет.

- Не обязательно, он мог войти наощупь.