Она отперла синюю дощатую дверь, вмурованную в глухую белую стену, и поманила молодых людей за собой. Они пересекли крохотный, размером с лестничную клетку дворик, вымощенный каменными плитками, поднялись по узкой лестнице на галерею, идущую вдоль уровня второго этажа, и Эви, позвенев ключами, толкнула еще одну дверь, уже больше похожую на городскую, обитую черной клеенкой:

– Сюда. Осторожно, там ступенька!

Андрей, чертыхнувшись, едва не оступился в кромешной тьме и толкнул идущую следом Таню. Вспыхнул свет, и Эви гостеприимно раскрыла перед ними дверь в комнату:

– Это гостиная. А вон там – спальня! Кухня маленькая, и я не знаю, что там есть из запасов... Ирина почти не готовила, ела в кафе. Это рядом, на площади.

– Что это за голубятня? – почти с ужасом проговорил Андрей, озираясь и осторожно протискиваясь между тесно нагроможденной мебели. Небольшая комната была заставлена так, что продвигаться по ней можно было только гуськом. Девушку поразило обилие старинных буфетов красного резного дерева. Массивные, вычурные и какие-то угрюмые с виду, они стояли вдоль всех четырех стен, отчего комната казалась совсем уж крошечной. Прочая мебель выглядела так же неуютно и нелепо – вольтеровские синие кресла, поставленные в самом центре комнаты, на вытертом персидском ковре, горшки с цветами, загородившие подступ к единственному окну, свисающая с довольно низкого потолка хрустальная люстра, явно предназначенная для более обширного помещения. Тане невольно захотелось пригнуться, съежиться, чтобы занимать как можно меньше места. Андрей оглядывался с таким видом, словно никак не мог поверить собственным глазам. Зато Эви, явно привыкшая к этому странному интерьеру, вела себя непринужденно. Закурив, она приоткрыла окно и принялась поливать цветы из стоявшего тут же пластикового кувшина. Стряхивая пепел прямо на терракотовые плитки пола, женщина между делом рассказывала:

– Мебель вся привезена из ее бывшего дома, Ирина доказала, что это ее собственные покупки. Она просто обчищала антикварные салоны в Афинах и провинциях, это было ее хобби. Как она горевала, что не удалось забрать всего! Большую часть продала, конечно, и я думаю, получилась неплохая сумма. В сущности, она не должна уж очень жаловаться на Афину, ведь та вполне могла оставить эту мебель себе. Ирина сама признавала, что никаких собственных доходов не имела и все покупала на деньги мужа. Вы уже видели спальню? Загляните!

Таня последовала совету, но была вынуждена остановиться уже на пороге второй комнаты.

– Проходи! – ткнул ее в спину заинтересованный Андрей.

– Было бы куда. – Она посторонилась, открывая для обзора огромную кровать, угрожающе подступившую к самым дверям спальни. Старинное ложе занимало практически всю комнату, в которую удалось втиснуть только туалетный столик, украшенный высоким, в потолок, зеленоватым от старости зеркалом.

– С ума сойти, – пробормотала Таня, разглядывая резные столбики по углам кровати, на которых крепился лиловый атласный полог, вставленные в изголовье и изножье медальоны, расписанные масляными красками. Сюжеты росписей были самые игривые – Амур и Психея, Марс и Венера. – Что это за эпоха? Такое смешение стилей! Картинки точно рококо, а вся эта резьба и столбики, скорее, барочные. Или конец девятнадцатого века, или... Вообще, подделка, – закончила она беглый осмотр.

– А ты в этом разбираешься? – с уважением взглянул на нее Андрей, на которого кровать произвела явно отрицательное впечатление. Он разглядывал ее с каким-то ужасом, смешанным с отвращением. – Знаешь, мать всегда покупала всякую дрянь и правда любила рыться в антикварных магазинах. Я-то ничего в этом не понимаю, но даже до меня доходило, что иногда ей впаривают совсем не то... Значит, подделка?

– Боюсь, она плохо вложила свои деньги, – покачала головой девушка. – Но сейчас меня не это беспокоит. Ты обратил внимание? Тут всего одно спальное место. Как устроимся? Эви явно решила, что мы с тобой в близких отношениях.

– Кто угодно решил бы так! – ошарашил ее парень. – Ты же поехала со мной, разве нет? Даже бабуля расспрашивала, как у нас да что.

Таня вспомнила пари, сгоряча заключенное с Наташей, и внезапно покраснела. Впрочем, Андрей этого не заметил, он не сводил глаз с устрашающего ложа.

– Будешь спать здесь, а я устроюсь в кресле, если тебя волнуют такие глупости, – сказал он наконец. – Я даже не решусь лечь на эту жуть. Не кровать, а замок с привидениями! В этом балдахине, наверное, летучие мыши водятся.

Подошла Эви и, взглянув на их вытянутые лица, расхохоталась:

– Непростая мебель, правда? Эта кровать – самое уродливое, что я видела в жизни, но Ирина считала ее ценным экземпляром. Кажется, она заплатила за эту рухлядь безумные деньги. Ну что, будем ей звонить или оставим в покое до завтра?

– Позвоним завтра, – неожиданно заявил Андрей. – Уже поздно, она, может, легла спать.

Эви охотно согласилась с этим предположением, поставила на пол пустой кувшин и предложила проводить молодых людей в кафе.

– Заодно покажу, где стоит машина, сами не найдете. У нас в Греции страшная проблема со стоянками – улицы такие узкие! Ирина ставит «Пежо» на заднем дворе здешней гостиницы, и стоянка обходится ей за год в приличную сумму. – Она сунула в рот сигарету, щелкнула зажигалкой и двинулась к дверям: – Что ж, идемте! Выпью с вами чашку кофе и поеду домой, меня дети ждут.

– Почему ты передумал звонить матери? – спросила Таня Андрея, спускаясь следом за ним в крохотный дворик. – Испугался? Мне опять надо было тебя подтолкнуть?

– Кровать сбила с толку, – признался тот, виновато глядя на девушку. – Понимаешь, посмотрел я на это сооружение и вдруг представил, как я пытаюсь объясниться с человеком, который купил ТАКОЕ.

И хотя выразился он не слишком вразумительно, Таня отлично его поняла. Она задавалась вопросом, что представляет собой мать Андрея, с такой страстью посвятившая себя коллекционированию уродливого антиквариата и спокойно забывшая единственного ребенка? Девушка вздрогнула, вспомнив холодный взгляд Ирины, жестко-презрительное выражение голубых глаз, посмотревших на нее со старой фотографии. Ей совсем не хотелось встречаться с этой женщиной. «Андрею тоже! – внезапно поняла она, глядя на его понурый профиль. – Но он ни за что не признается! Зачем я только ему позвонила! Жил бы спокойно со своей замечательной бабулей, ни о чем не тревожился, а на прошлом поставил бы крест. Но та рыжая так умоляла...»

– Послушайте. – Она сделала несколько шагов и нагнала Эви, идущую чуть впереди. – Есть у Ирины здесь русские подруги?

– Если бы! – немедленно откликнулась та, вынимая изо рта сигарету и эмоционально выдыхая дым. – Она совсем одна!

– А кто же просил меня связаться с ее сыном? Помните, я рассказывала вам по телефону о женщине, подсевшей ко мне в кафе?

– Ну да, – недоуменно кивнула та. – Это и была Ирина.

– Нет, вы не поняли меня, – настаивала девушка, стараясь подстроиться под размашистый шаг своей спутницы. – Фотографию Ирины я видела. Это была совершенно другая женщина, рыжая, лет пятидесяти, очень вульгарная, сильно накрашенная...