старик, — восклицает он и красиво швыряет ещё одного козлину.

Я замечаю Фрица, поспешно хромающего на выход и бегущего к нему Юрика. И уже через мгновенье Фриц оказывается стоящим на коленях, и по рукам его текут кровавые слёзы. Умойся, подонок. А Трыня, тем временем, вступает в единоборство с ранее поверженным борцом. Но тот и старше, и тяжелее, и опытнее Андрюхи, поэтому закрутив его в бараний рог, нещадно ломает.

Хоть бы позвоночник не повредил. Я подлетаю к нему и со всей дури херачу по почкам. Попей пивка, козлище! Ещё кружечку! И контрольный в затылок. Он ослабляет хватку и тихо воет, извиваясь на красно-чёрном апрельском льду.

— Красава, Андрюха, — говорю я и обнимаю помятого, но непобеждённого Трыню.

В это время физрук добивает ещё одного упыря, не подпуская к себе и пиная его по тыкве. В голове всплывают строки Константина Симонова:

Подняв мечи из русской стали,

Нагнув копейные древки,

Из леса с криком вылетали

Новогородские полки.

…………………

Стоял суровый беспорядок

Железа, крови и воды.

На месте рыцарских отрядов

Легли кровавые следы.

Туда вам и дорога, твари.

— Юнусов, — говорит Скачков, подходя к чемпиону Юнику. — Ну а ты-то как оказался с этими подонками? Я всегда думал, что ты нормальный парень, а ты… Да… Жалко разочаровываться в людях… Горько даже… Давай п**дуй с глаз моих. Чтоб не видел тебя. Я ещё тренеру твоему скажу, что ты за фрукт. Восемь человек против одного. И все восемь вооружены знанием приёмов. Ну, я это так не оставлю. Лично заявление напишу и позабочусь, чтобы духу вашего не было в спорте.

— Виталий Тимурович, — понуро отвечает тот — Я думал, мы с Брагиным всё один на один порешаем.

— Ну и чё, не понравилось решение, судя по плечу?

— Я не знал, что так всё выйдет, — качает головой Юник.

— Ага, и то что Фриц твой девок портит тоже не знал? Или вместе с ним развлекаешься?

— Чего? Каких ещё девок?

— Таких, немазаных и сухих. Давай, шуруй отсюда, чемпион области, твою мать!

Чемпион понуро идёт к калитке, и мы удовлетворённо наблюдаем, как вороги расползаются, отплёвываясь кровью.

— Так! Внимание! — восклицает Трыня. — В честь победы над врагом производится салют.

Он наклоняется над чудом оставшейся на месте ракетой и поджигает фитиль.

— Все в укрытие! — орёт он и отбегает в сторону.

Бикфордов шнур прогорает и ракета срывается с места, оставляя в наступающих сумерках огненный след. Правда, летит она не по прямой. Она выписывает невероятные зигзаги над землёй и дважды чуть не задевает своего создателя, который вынужден резко присаживаться, чтобы не быть подбитым.

Наконец огонь гаснет и ракета превращается в пустой тюбик от зубной пасты. Что же, минутка позитива удалась. Лица у всех весёлые, особенно у чудом увернувшегося Трыни. Мы возвращаемся в спортзал и пытаемся привести себя в порядок. Рожа у меня основательно намята, челюсть припухла и будет, наверное, завтра жёлтой.

— Брагин, ко мне! — командует Скачков.

— Спасибо, что сами помогли, а не милицию вызвали, — говорю я подойдя к нему.

— А что ты так против милиции настроен? — спрашивает он.

Я сам мент вообще-то, и я не против милиции, просто знаю, что в данном случае пользы было бы меньше, чем вреда.

— Да они бы всех сгребли, не разбираясь. Потом замучались бы оправдываться и от превышения самообороны отбиваться. Мне вон до сих пор «шьют» за то, что я мудака, что батю пырнул, отметелил.

Он ничего не отвечает, лишь хлопает меня по плечу.

— Так, бойцы, сюда идите!

Все подтягиваются.

— Поздравляю вас с боевым крещением! Хочу похвалить. Действовали вы грамотно, молодцы. Я за каждым из вас наблюдал. Никого не покалечили и не убили. Это хорошо.

Все довольно улыбаются.

— Можно сказать, — добавляю я, — сегодня родилось наше боевое братство. Спасибо, братья, что пришли мне на помощь. Без вас бы я имел ничтожный вид. Ну, а раз так всё сложилось, предлагаю выбрать магистра нашего ордена, старейшину и второго отца.

— Я за Егора! — кричит Юрик.

— Нет, — качаю я головой, — только Виталия Тимуровича. — Давайте голосовать. Кто за? Единогласно.

— Надо придумать название ордену! — заявляет Трыня.

— Да, надо подумать, — соглашаюсь я.

— Вы прям, как детвора, — посмеивается Скачков. — Ордена, рыцари. Смотрите, никому об этой потасовке не болтайте. Я учу вас не для того, чтобы вы хвастались, а для того, чтобы вы защищали слабых. И себя тоже. Всё, братья, все свободны, следующая тренировка будет по расписанию.

Трыня подходит ко мне.

— Егор, слушай, ты прости, что я сдриснул, я потом уже подумал, что надо было с тобой остаться и биться с этими шакалами.

— Нет, Андрюх, ты молодец, что быстро сориентировался. Наши ведь ещё близко были. Всё круто получилось. А если бы ты со мной остался, нам бы обоим наваляли, а подмога бы не пришла. Борцы — это не урки. С ними, блин, реально тяжко.

Ровно в шесть утра я выхожу из подъезда. Родители даже не спрашивают, куда, когда и почему. Я постоянно где-то пропадаю и уже приучил их к вечному отсутствию и своей самостоятельности. Они правда, в последнее время на взводе из-за Суходоева, но адвокат Кофман по моей просьбе регулярно напускает успокоительного тумана и купирует синдром тревоги.

В начале седьмого к дому подъезжает белая «двадцать четвёртая» волга. Цвет уже там, сидит на переднем сидении. Я забираюсь в машину.

— Утро в хату.

— Чего? — Цвет оборачивается и смотрит на меня.

— Здрасьте, говорю.

— Кто это тебя так?

— Спортсмены. Борцы. У тебя тут группировка беспредельщиков имеется. Баб трахают, ещё там разное…

— Прям трахают?

— Ну, ты понял, — пожимаю я плечами. — А где Айгуль?

— На месте будет нас ждать. И чё, прям группировка?

— Ну, типа. Спортсмены. Их бы энергию да в мирное русло, можно было бы пользу извлекать, а так, одни глупости на уме.

Цвет ничего не отвечает, но по его молчанию я догадываюсь, что только что посадил воображаемого жука ему в голову. И жук этот будет жужжать и заставлять думать от борцах Фрица снова и снова, пока что-нибудь не прояснится.

— Побили тебя?

— Ну, их всё-таки