* * *

Я видела свою задачу в том, чтобы понуждать Пакистан уделять больше внимания борьбе с терроризмом и расширять сотрудничество в этой сфере, а также оказывать содействие его правительству в укреплении демократии и осуществлении экономических и социальных реформ, которые были бы способны предложить пакистанцам реальную альтернативу радикализму. Мне приходилось оказывать давление на пакистанскую сторону и критиковать ее, стараясь при этом не отказываться от помощи Пакистану в борьбе с терроризмом, борьбе, которая имела решающее значение для будущего обеих наших стран.

Вскоре после того, как я в конце октября 2009 года прибыла в Исламабад, в Пешаваре, городе всего в девяноста милях к северо-западу от пакистанской столицы, на оживленном рынке был подорван начиненный взрывчаткой автомобиль. Погибло более ста человек, многие из них — женщины и дети. Местные экстремисты требовали введения запрета для женщин на посещение рынка, и этот взрыв, похоже, был предназначен для того, чтобы наказать тех, кто не был запуган угрозами экстремистов. Пакистанское телевидение демонстрировало всей стране виды обожженных тел и дымящихся руин. Было ли случайным время проведения этого теракта, или же экстремисты хотели тем самым донести до всех свою идею? В любом случае ставки моей только что начатой деликатной поездки только повысились.

Первой остановкой на моем пути была встреча с министром иностранных дел Пакистана Шахом Махмудом Куреши, для этого потребовалось буквально несколько минут проехать от посольства США через ухоженный, содержащийся в идеальном порядке дипломатический квартал Исламабада. Столица Пакистана представляет собой спланированный город с широкими проспектами в окружении низких зеленых гор, построенный в 1960-х годах для того, чтобы переместить правительство из торгового центра в Карачи ближе к штаб-квартире вооруженных сил в Равалпинди. Даже тогда, когда у власти номинально находится гражданское правительство, влияние армии сохраняется. Один из журналистов, сопровождавших нас в поездке, спросил меня в самолете, убеждена ли я в том, что пакистанские военные и сотрудники разведывательных служб прервали все связи с террористами? Нет, ответила я, не убеждена.

В течение многих лет большинство пакистанцев считало, что беспорядки на северо-западной границе их страны происходили где-то там, далеко. Этот район никогда не находился под полным контролем национального правительства, и они гораздо больше были озабочены практическими и неотложными проблемами нехватки электроэнергии и безработицы. Но теперь, когда нестабильная ситуация распространилась и на другие районы страны, отношение к этому стало меняться.

На пресс-конференции по итогам нашей встречи Куреши выразил крайнюю обеспокоенность в связи с терактом и обратился к экстремистам со следующими словами:

— Мы не собираемся сдаваться. Мы будем сражаться с вами. Вы думаете, что, нападая на невинных людей и лишая их жизни, вы поколеблете нашу решимость? Нет, вы не сможете этого добиться.

Я присоединилась к нему, самым решительным образом осудив террористическую акцию, и заявила:

— Хочу, чтобы вы знали: Пакистан не одинок в своей борьбе с терроризмом.

Я также объявила о крупном новом проекте, направленном на то, чтобы оказать Пакистану содействие в преодолении хронического дефицита электроэнергии, который препятствовал развитию национальной экономики.

Вечером того же дня я встретилась с группой пакистанских тележурналистов, чтобы продолжить дискуссию. С первой же минуты их вопросы отличались настороженностью и враждебностью. Как и многие другие, с которыми я встречалась на этой неделе, они пеняли мне на те условия и оговорки, которыми сопровождалось решение конгресса США при утверждении предоставления Пакистану нового крупного пакета помощи. Можно было бы ожидать (особенно с учетом весьма значительного объема этой помощи, предоставленной в период наших собственных экономических трудностей) выражения благодарности и удовлетворения. Вместо этого я услышала лишь слова гнева и подозрения в связи с тем фактом, что финансовые средства выделялись с учетом «особых требований и ограничений».

Принятый конгрессом США закон, по существу, утроил объем нашей обычной помощи пакистанской стороне, и тем не менее многие пакистанцы возражали против содержащегося в нем требования увязать оказание военной помощи с усилиями страны по борьбе с талибами. Казалось, это было вполне обоснованное требование, однако пакистанские военные негативно отреагировали на указание, что можно делать с нашими деньгами, а чего нельзя. По мнению многих пакистанцев, это требование ущемляло их суверенитет и задевало их гордость. Я была удивлена той степенью язвительности и непонимания, которыми сопровождалось обсуждение этого вопроса, а также тем, как много людей, оказывается, скрупулезно исследовало каждое слово принятого закона, чтобы выискать основания для возможных обид. Немногие из американцев когда-либо так скрупулезно изучали наши собственные законы.

— Я думаю, что ваша деятельность по формированию общественного мнения и использование очарования в наступательных целях прекрасны и разъяснение своей позиции также выше всяких похвал, — сказал один из журналистов. — Но мы считаем, что принятый закон содержит своего рода скрытые пункты.

Я старалась оставаться терпеливой и спокойной. Выделенные средства были направлены исключительно на помощь простым людям, не более того.

— Мне очень жаль, если вы так считаете, потому что истинная цель была совсем другой, — ответила я. — Позвольте мне быть предельно откровенной: вас не принуждают брать эти деньги. Вас не принуждают принимать какую-либо помощь от нас.

Очевидно, наш подход к оказанию помощи в целях развития страны в Пакистане не работал. Либо недоброжелательность в наших отношениях отразилась на восприятии предоставления нами помощи, либо эта помощь не выделялась и не осуществлялась таким образом, который позволил бы произвести положительное впечатление на пакистанский народ, либо и то и другое одновременно.

Когда я стала госсекретарем, Соединенные Штаты финансировали свыше ста проектов в Пакистане, большинство из них были относительно невелики по масштабам и имели целевой характер. Некоторые из них курировались непосредственно Агентством международного развития США, но реализация большинства была передана различным некоммерческим подрядчикам, а также некоммерческим организациям, в том числе частным организациям, основанным на вере благотворительным организациям и научно-исследовательским институтам. Подрядчикам оплачивали их работу вне зависимости от того, приводила ли их деятельность к достоверным результатам и способствовала ли она интересам нашей страны и ее ценностям. В целом существовало такое множество финансируемых США проектов, что наше посольство не могло даже определить их общее количество. Поэтому не было ничего неудивительного, когда пакистанцы говорили мне, что они не видели результатов наших усилий.

И до моей поездки, и после нее мы с Ричардом Холбруком работали над определением стратегии для решения этих проблем. Мы согласились с тем, что все усилия было необходимо упорядочить. Агентству международного развития США следовало объединить все программы в зарегистрированные проекты, обеспечить их поддержку с пакистанской стороны и определить их поддающуюся измерению результативность для обеих наших стран. Поскольку мы расходовали в Пакистане в десять раз больше финансовых средств, чем все остальные страны вместе взятые, данная цель казалась легкодостижимой.