а стало быть, игра стоила свеч. Только что теперь делать с убийцей? Враги со всех сторон…

Дарья и не думала меня отпускать. Поняв, что брать в напарники собаку — гиблое дело, она решила справиться с задачей самостоятельно и снова начала меня душить, на сей раз сев сверху и оказавшись лицом к забору — чтобы я уже никак не могла ее перекинуть. Моя голова таким образом тоже была прижата к забору, но я лежала по диагонали к нашей вынужденной площадке обитания, иначе бы пес меня снова достал. А так он только рычал, обнюхивая мои кроссовки, наверняка тая на них жуткую обиду. Я решила воспользоваться ее же методом борьбы и попыталась попасть ей в глаз ногтем, но Дарья была умнее добермана и уворачивалась, не ослабляя хватку на моей шее. Понимая, что времени у меня мало, и слыша голос Жана прямо за забором, я сперва постучала по нему, показывая, что я здесь, а затем, увидев периферическим зрением ту самую дыру между железными листами, которую я уже упоминала, протянула ладонь в этот треугольник с острыми краями, вспомнив серию «Касла», когда Бэккет смогла передать своему напарнику в руку оружие при примерно таких же обстоятельствах. Конечно, у Жана не было пистолета, но где-то там валялась бита… А впрочем, находясь на земле буквально в двадцати сантиметрах от ее головы, вряд ли я смогу причинить серьезный ущерб — нет места для замаха. Да и силы меня покидают. Вот бы у него…

Что у него должно быть, я не успела дофантазировать, потому что три секунды спустя в мою высунутую в безнадежном ожидании ладонь что-то легло. Я тут же всунула руку и поднесла к глазам, уходящим сознанием понимая, что мне презентовали перочинный ножик… сложенный! Господи, Жан, ты не мог выдвинуть лезвие? Ты же не думаешь, что я руку высунула и что-то прохрипела (да и не факт, что смогла прохрипеть достаточно громко, чтобы он услышал, но я честно старалась), при этом обладая возможностью воспользоваться обеими руками?!

Я задыхалась и, зная, что у меня есть лишь пять секунд, попыталась одним резким движением выдвинуть лезвие, вспомнив, что видела такое по телевизору когда-то очень давно в сериале про девяностые. Там бандиты легко и просто, используя лишь одну руку, наработанным движением выбрасывали лезвие вперед, орудуя конкретно таким красным швейцарским ножиком. Но с моим-то везением у меня, конечно, ничего не вышло.

Я закрыла глаза. Раздался грохот, будто о железо чем-то ударили. Затем еще один — чуть громче первого. Вдалеке зазвучали сирены. А потом мир погрузился во тьму.

* * *

Я очнулась в больнице. Выяснилось, что Жан сначала перекинул биту, найденную им возле забора, затем прыгнул сам, и при помощи оружия устранил сперва собаку, а потом и Дарью. Общество защиты животных может спать спокойно, а живодеры и садисты будут нервно грызть ногти от разочарования, потому что и песик, и убийца выжили. За первого нам сильно прилетело от владельца каких-то таинственных складов, которые сей пес и охранял, а вторая «во всем раскаялась и пишет чистосердечное». Это слова Жана, но не мои. Я не верю в искренность ее сожалений. Скорее поверю в раздвоение личности, потому что то существо, которое пыталось меня убить и угробило уже двух девушек из-за собственной ошибки, не ведает, что значит раскаяние.

А вот кто ведает — это Федор. Он зашел ко мне в палату с цветами, пользуясь тем, что Жан вышел, а родители и Наталья еще не приехали, сказал, что по просьбе жены заезжал к тете Альбине, которую поместили в соседнюю двухместную (я лежала в одноместной, видать, кто-то из друзей постарался, может, тот же Федор, но я допытываться не стала, мне не до того), и решил зайти ко мне.

Пока он что-то оживленно рассказывал, не похожий сам на себя, и пристраивал в вазу, бог знает откуда взятую, букет роз, я молчала, а затем спросила прямо в лоб:

— Это правда, что у тебя и тети Альбины был роман?

Филиппов резко заткнулся, уставился куда-то в угол, затем кивнул, но все же решил пояснить:

— Это был не роман, а просто… глупость с нашей стороны. Ошибка.

— Я бы сказала другими словами. Не глупость, а гадость. И не ошибка, а закономерность.

— О чем ты? — удивленно посмотрел он на меня.

— О нас. Я думала, что то, что произошло, это сильные чувства. Я думала, что ошибка — твой брак, а не мы с тобой. Хоть я и говорила иначе и просила все это прекратить, но в глубине души я верила, что это судьба. А теперь оказывается, что изменять жене для тебя весьма привычно. Что с сестрой жены, что с подругой дочери — какая, в сущности, разница?

— Это не так! Но если ты так обо мне думаешь, то… — Он вздохнул и с болью сказал: — То нам лучше не видеться вовсе, чем я буду слушать это и знать, что это твои настоящие мысли.

— А ты хоть знаешь сам, что настоящее?! — Он угрюмо молчал. — Тогда ты прав. Нам лучше больше не видеться.

И он ушел.

Наконец приехала Наташка — да не одна, а с другими девчонками с потока, в том числе старостой группы Любой. Жан был в тот момент в палате. Живцова, облобызав меня во все щеки и завалив килограммами апельсинов, внимательно на него посмотрела. Затем странно хмыкнула.

— Я вот давно хочу познакомиться с твоем рыцарем! И все никак! То полиция мешает, то еще что…

— Знакомься, это Жан, — представила я их официально, как подруга и хотела.

Жан сделал шаг вперед и подал ей руку для пожатия. Но Наталья проигнорировала ладонь, просто стояла и глупо улыбалась.

— Жан, значит? Странно.

— Что странно? — удивился он и, как мне показалось, смутился.

— Редкое имя! Как будто выдуманное.

— Наташ, что с тобой? — Чего она пристала к моему парню? Мой симпатичный и не тупой, как ее Глеб. И не изверг. Я еще помню, как ее бывший дружок приложил меня лбом о каменную стену.

— Пусть будет выдуманное, — почти одновременно со мной ответил Жан, не желая, видимо, идти на конфликт. Он же не виноват, что его мама так назвала. Я вот Инесса. А подруга была Изольда. Наташке следовало бы привыкнуть к редким именам.

Сокурсницы наблюдали за действием с недоумением, затем быстро попрощались и ушли. Наташка же, бросив еще один взгляд на устроившегося на подоконнике Жана, вдруг открылась мне:

— Ну а я в ответ