Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Толстому девятнадцать, когда Пирогов делает первую операцию под эфирным наркозом. Ему под пятьдесят, когда Луи Пастер доказывает, что причиной многих наших страданий являются болезнетворные бактерии, ему за пятьдесят и под шестьдесят, когда появляются вакцины против сибирской язвы, холеры, бешенства. Ему под семьдесят, когда Вильгельм Конрад Рентген открывает Х-лучи, названные рентгеновским излучением. В аудитории физиологического института Московского университета Толстой смотрит опыт с рентгеновскими лучами, снимки, сделанные с их помощью.
Припомним только отечественную медицину: большинство ее крупнейших представителей, нет, не просто представителей – создателей школ, направлений – основоположников (нас еще ждет встреча со многими из них) – современники, того более – младшие современники Толстого. Терапевты Боткин и Захарьин, хирурги Пирогов и Склифосовский, физиологи Сеченов и Павлов, биолог Мечников, психиатр Корсаков, невропатолог Россолимо, гинеколог и акушер Снегирев – Лев Николаевич общается с ними, беседует, обращается к ним за советом и лечением, спорит с ними о медицине, – они для него не «забронзовели», не превратились в предмет поклонения (это ему вообще чуждо), – живые люди во всей их сложности. Та медицинская наука, с высоты которой мы сегодня не принимаем многого, что сказано Толстым о медицине, только ищет себя устанавливается в то время, когда он произносит свои приговоры. Не держа этого в памяти, мы не сумеем уяснить, правильно оценить взглядов и суждений Льва Николаевича Толстого.
«Счастливая у мена на это была рука»
До того, как в Ясной появляется лечебница и собственный доктор, врачеванием прилежно и умело (как все, что она делала) занимается Софья Андреевна. В одном из ее писем к уехавшему на кумыс Толстому читаем: «Сколько у меня больных, Левочка, что просто ужас! Стала настоящим доктором и думаю серьезно зимой на медицинские курсы ходить». Пишется это уже в начале 1880-х, когда зимние месяцы семья проводит в Москве.
Лев Николаевич в разговорах отрицает медицину, иронизирует над врачами, сердит жену, но при этом неизменно поддерживает ее желание оказывать медицинскую помощь крестьянам.
«У конюшни встретил мужика с бабой. Мужик приехал к тебе издалека, из-за засеки, лечиться, и ужасно горевал, что тебя нет. Он говорил, что он знает одного мужика, которого все лечили, и никто не вылечил, а ты вылечила. Мне лестно даже было».
В «Моей жизни» Софья Андреевна несколько раз вспоминает о своей медицинской практике, о том значении, которое она придавала этому делу, и о том влиянии, которое оказывала практика на ее душевное состояние.
«Я радовалась бесконечно, когда удавалось помочь страждущим, особенно если случаи были трудной и продолжительной болезни. Помню, как я хорошо вылечила 9-месячную лихорадку: мужик уже едва ходил, весь желтый какой-то, и вот осторожным лечением хинином, полынью и кипяченым, горячим молоком я его к лету совсем поправила, и он мог работать. А то из деревни Рвы приезжал несколько раз молодой парень с раной на ноге: он три месяца не мог ходить, а в три недели уже был здоров. Случаев исцеления были сотни, но я их теперь, конечно, не помню. Еще от ревматизма я вылечила молодую девушку Румянцеву. Ее на простыне только могли повертывать, так она страдала, а с моего лечения и до сих пор жива и здорова. Помню еще, какую радость я доставила матери, нашей крестьянке, Ольге Ершовой, вылечив раствором ляписа глаза ее единственной дочке».
Девочка, о которой пишет Софья Андреевна, остается ее постоянной пациенткой. Лев Николаевич пишет жене из Ясной Поляны в Москву: «Ольгушка Ершова просит рецепт от глаз для своей девочки». Софья Андреевна тотчас отвечает: «Ольгушке рецепт вот какой: на одну унцию дистиллированной воды 1 гран цинку. Примочка для глаз. Два раза в день пускать по одной капле».
Одна из глав «Моей жизни» так и названа – «Лечение народа»:
Лечение народа
Доктора в то время у нас ни дома, ни в деревне поблизости не было, и ко мне приходили всегда больные со всех окрестных деревень и, конечно, также из Ясной Поляны. Своих детей, семью Кузминских <сестры, Татьяны Андреевны> и весь персонал гувернанток и прислуг – всех лечила я сама. Отчасти вынесла я кое-какие знания из моего родительского дома, отчасти научилась от докторов, лечивших в нашем доме, уже когда я вышла замуж, а то справлялась по лечебникам, особенно по Флоринскому <Популярная книга В.М.Флоринского «Домашняя медицина. Лечебник для народного употребления» имеется в яснополянской библиотеке>. Рецепты докторов я всегда берегла и по ним, зная, в каких случаях употреблялись лекарства, я их брала и для своих больных. Счастливая у меня была на это рука, и много я получила радости от выздоравливающих моих пациентов и пациенток. Бывало, особенно летом, выйдешь на крыльцо, а тут уже стоят бабы, одни и с детьми, стоят телеги с привезенными больными. Всякого расспросишь, посмотришь, дашь лекарство. А то сколько раз пришлось присутствовать при тяжелых родах.
Раз я целую ночь почти провела с роженицей, давала ей даже спорынью, а к утру все кончилось благополучно. Но я была страшно встревожена тем, что у всех детей рожавшей бабы была скарлатина. Одного мальчика тут же в избе рвало прямо на пол, двое были в сыпи, старший мальчик раздулся, у него было осложнение в почках, а потом недели через три он умер.
У самой у меня тогда было уже много детей, и меньшего я кормила. Кажется, это был еще маленький Николушка, умерший впоследствии. Помню я, как прямо из избы я отправилась зимой в пустой, нетопленный флигель, сняла там решительно все, что на мне было, наскоро вымыла голову, и только тогда вернулась домой. Другой раз меня позвали к роженице, истекающей кровью. Я тотчас же послала за акушеркой, не умея сама остановить кровотечение. Акушерка приехала из Тулы, но как ни старалась, никак не могла остановить крови, и вдруг, совсем растерявшись, начала кричать: «Смертные ключи открылись, она умрет».
Тогда я на нее прикрикнула и велела продолжать вкладывать тампоны. К утру бабе стало легче, и она долго еще жила потом. Старший сын ее Игнат был у нас кучером, и я очень любила эту несчастную женщину, которую бил и мучил злой муж.
Спасла я еще женщину, у которой были неблагополучные роды. Спасла не сама, а послала за нашим доктором, умным и прекрасным человеком – Александром Матвеевичем Рудневым. Долго пришлось ему возиться с трудной операцией, при которой уже заранее умершего ребенка пришлось резать на части, чтобы извлечь из матери. Я помогала