— Ну если дойдет до этого, то уж будь уверена, бревном снизу не ляжет!

— Что-то у меня голова заболела. Пойду, пожалуй, лягу, — цежу я сквозь сжатые зубы. — Надеюсь, вы завтра опять на экскурсию собрались?

— Да нет, — пожимает плечами Жанна. — Он меня так укатал сегодня на мотоцикле, мы брали в прокат, что завтра решили сделать перерывчик и провести время на пляже. Он сказал, что вы всегда ходите на один и тот же пляж какой-то уютный.

— А-а-а! — говорю я. — Ну здорово! Спокойной ночи, и убери свою чашку в мойку. А то ночами приползают какие-то жуки и тонут в остатках чая.

Единственное, что меня радует, это счастье Стаса, когда он рассмотрит из своего укрытия нашу веселую компанию, греющуюся на солнышке на том самом нашем голубином пляже.

Сегодня небо высокое, чистое, словно вымытое вчерашним дождем и лишь кое-где покрытое узорными облаками, отнюдь не мешающими солнцу палить как умалишенному. В раскинувшейся над нами беловатой дымке застыл не движимый ни единым порывом ветра полуденный зной. За вчерашний день уставшая сама от себя природа, видимо, решила сегодня передохнуть, и только высоко над морем одиноко кружит орел. Слишком мелкий для своей породы, тропический. Возможно, это и вовсе не орел, но размах его крыльев и неторопливая величественность надолго приковывают к нему мой взгляд. К тому же больше смотреть здесь мне ни на что не хочется.

Двое — это отношения. Порой сложные. Трое — классическая драма, часто с летальным исходом. Но четверо — а, судя по то и дело соскальзывающим со скалы мелким камушкам, Стас воспользовался случаем развлечься и нас здесь именно столько, хотя и не все участники этого фарса об этом догадываются — это уже кинокомедия. Причем дешевая, из серии: шел, поскользнулся на банановой кожуре, упал (громогласные раскаты смеха за кадром).

Мы трое — я, Жанна и Арно — уже битый час загораем на «нашем» пляжике. Он настолько крошечный, что мы вынуждены лежать в ряд, как трупы в морге. Мы и внешне на них смахиваем, по крайней мере я и Арно: застывшие в неподвижности, мы лежим на спине, закинув руки за голову, и изучаем редкие облака, по очереди выдвигая предположения кого они напоминают. Портит эффект только постоянно крутящаяся между нами Жанна: галька мешает ей, больно впиваясь в спину, наклон пляжа то слишком велик, то недостаточно симметричен, то она хочет воды, то курить, то ей срочно надо запечатлеть себя на фоне тропиков.

— Это лошадь, — говорит Арно, придумавший играть в облака.

— Не вижу, — отвечаю я, щурясь под темными очками.

— Слева от собаки, вон там, ближе к горизонту.

— А-а-а… Почему лошадь?

— Ну вон голова, она бежит, передние ноги высоко задраны, и хвост летит за ней, развеваясь.

— Хвост чересчур длинный.

— Ну какой уж есть.

Жанна участия в игре не принимает. Последние полчаса она строчит уже третью или двадцатую смс-ку. Накладные ногти тычутся в кнопочки мобильного, издавая каждый раз негромкий, но невероятно нелепый звук.

— Телефону вредно так долго находиться на прямых солнечных лучах, — замечаю я лениво.

— Переживет, — отвечает Жанна, не прекращая делиться с кем-то подробностями своего потрясающего отдыха.

— А вон, смотри, еще левее, это морда ящерицы, — говорит Арно.

— Согласна. Перед броском.

Наконец, Жанна убирает телефон в сумку и растягивается на спине между нами. Надо ли говорить, что, разумеется, она загорает без лифчика. (Для справки: я загораю в лифчике). Ее силиконовые шары не желают лежать, гордо стремясь ввысь, а кожа вокруг победно торчащих бардовых сосков растянута и покрыта омерзительными пупырышками. Меня определенно уже мутит от Жанны и всего ее облика. Ногти на ногах у нее вымазаны изумрудным перламутровым лаком, а на щиколотке болтается довольно объемный браслет с колокольчиками, — когда она идет, они доводят меня до бешенства своим нескончаемым звоном. На голове у Жанны намотан изумрудного же оттенка платок, сзади завязанный в узел, в ушах продеты огромные полукруги цыганских сережек. Рыжая грива все время выбивается из-под платка и рассыпается по плечам, невыносимо переливаясь на солнце, на слегка курносом носу сидят огромные дымчатые очки с вопиющими золотистыми блямбами известного итальянского бренда, а полные чувственные губы лоснятся от яркой помады.

— Смотри, ящерица будто разинула пасть и сейчас кого-то сожрет, — говорит Арно.

— Да, вот то маленькое облачко, напоминающее муравья, — отвечаю я.

— Ящерицы не едят муравьев, — возражает Арно.

— Ну, значит, ту бабочку.

— Это вовсе не бабочка.

— А кто?

— Ну если ты настаиваешь, пусть это будет бабочка. Я согласен.

Жанна перекатывается на бок и мурлычет в сторону Арно:

— Во что это вы тут играете? Научите меня.

— Ни во что, — зеваю я. — Мы уже закончили. Мне надоело.

Если смотреть на солнце сквозь сомкнутые веки, то перед глазами возникает яркое пятно. Меняющееся в цвете от золотистого до темно-вишневого, а порой, когда солнце закрывается на миг небольшим облаком, то и почти коричневого, оно усыпляет своим уютным теплом. Закрыв глаза, я принимаюсь любоваться на переливающееся золото сегодняшнего дня, но Жанна довольно бесцеремонно толкает меня в плечо.

— Сфоткай меня!

— Не могу, я занята.

— Чем?

— Любуюсь на свет.

— И все?

— Нет. Еще я изучаю, как солнце приятно стягивает кожу на скулах и покусывает мне губы своим жаром. Знаешь, бывает, что человеку не скучно с самим собой и ему не требуется каждую секунду развлекать себя каким-нибудь внешним занятием, не слышала про такое?

— Ну не выделывайся! Сфоткай меня! — на этот раз сильнее толкает меня подруга.

Я разлепляю глаза, сажусь и моментально получаю фотоаппарат и инструкции, на какую кнопку нажимать.

— Только снимай не отсюда! — протестует Жанна, отходя в сторону и картинно припадая бедром к скале.

Одна ее рука покоится на животе, другая, изогнувшись, прикрывает глаза от солнца.

— Господи! А откуда?!

— Отойди подальше, чтобы я влезла в полный рост.

— Подальше тут некуда.

— Зайди в воду!

Я вздыхаю, забираюсь по колено в море и щелкаю фотоаппаратом.

— Ну куда ты пошла? — возмущается Жанна, видя, что я собираюсь лечь обратно. — Теперь залезь туда, где я стояла, и сними в сторону моря, так, чтобы и Арно попал в кадр.

На этот раз Жанна полулежит перед французом, опершись о локоть и посылая в камеру лучезарную улыбку. Надо заметить, что Арно в это время так и не повернул головы, продолжая рассматривать облака.