Крис Галловей всячески поощрял Лермонта-летописца:

— Мир совершенно не знает Руси, считает русских варварами, язычниками, даже медведями.[75]Подумай только, в двадцатом году один шведский ученый защитил ученую диссертацию на тему «Христиане ли Московиты?» Само собой разумеется, что он отвечал на свой вопрос отрицательно.

Крис смог через капеллана аглицкого посольства и других своих друзей и знакомых в аглицкой колонии в Москве раздобыть для потомка великого Томаса Рифмотворца немало прелюбопытнейших иноземческих свидетельств, проливающих свет на события недавней русской истории. Что и говорить, в свидетельствах этих было немало выдумок, пересказов слухов и сплетен, чего всегда вдоволь хватает в любых посольских репортах и реляциях, но были воистину бесценные бумаги. Лермонт ажно затрясся, когда Крис, лукаво подмигивая, вручил ему однажды вечером в домике у Николы Явленного копию письма Царя Василия Шуйского королю Англии и Шкотии Иакову, автору демонологии.

Шуйский писал это послание вскоре после низложения первого названого Димитрия, сообщая, что Лжедимитрий истинно является Гришкой сыном Богдана Отрепьевым. Спасаясь от грехов и злодейств своих, постригся в монахи, но занялся блудом и чернокнижием. Опасаясь гнева Митрополита, бежал изменнически в Литву, за что против него возбудили сыскное изменное дело. На чужбине по коварному вразумлению Сигизмунда III, окаянного паписта, короля Польши, объявил себя Demetrius Ouglitts — Димитрием Угличским, о чем и лгал безбожно в прелестных письмах. Против такого предерзновения Царь Борис и патриарх всея Руси слали много эпистолей королю Сигизмунду III, но король токмо сильнее вооружал самозванца и больше давал ему польского золота и наконец натравил его на Московское царство, подкрепив палладином Сандомирским и царевичем Крынским. И не было самозванцу счастья, да несчастье помогло: слух о смерти Бориса, кой отравился, привел русское войско в великое замешательство, и предалось оно, отъехало почти целиком к Гришке.

Гришка же, уверовав в престол московский, оженился на дочери палладина Сандомирского и, понуждаемый иезуитами в свите своей, изготовился насадить на Руси богопротивную веру римскую, угрожая всем несогласным лютой смертью. Повинуясь воле народной, он, Василий Шуйский, поддержанный всей знатью и с благословения святой православной церкви, собрал силы великие и разбил в 1606 году самозванца и взял у него собственноручные бумаги, где содержались все его козни злодейские, а также письма от папы Римского и кардиналов его, о том же толкующие.

В этом письме Василий Шуйский, уже воцарившись на московском троне, не сообщал, как был убит Лжедимитрий. В народе уверяли, что ему срубил голову его писарь, ставший во главе заговора в Кремле. Случилось это на рассвете шестого дня после свадьбы Гришки. (Лермонт завязал узелок на память: самое опасное время в Кремле — предутренний час, вот когда надобно обходить караул.) С ним был убит и годуновский воевода Петр Федорович Басманов, перекинувшийся к нему под Кромами. Почти все москвичи помнили, что уже утром их голые изувеченные тела лежали на лобном месте, причем срамота была прикрыта рогожей.

Невезучему Царю Шуйскому пришлось защищать царство и от второго названого Димитрия. Дважды осаждали восставшие Москву: в 1608-м и 1610 году.

Этот второй Лжедимитрий был так ловок, что его пустила на свое ложе вдова первого Лжедимитрия, хотя он ни капли не был похож на Гришку Отрепьева.

Тем временем, стремясь избежать войны с сильнейшим противником и «унять христианскую кровь и жить в тишине и покое», Шеин вел переписку с Андреем Сапегой, оршинским старостой, и Александром Гонсевским, старостой Белижа, улаживая бесконечные пограничные споры. Одновременно он умело вел напряженную разведку Пограничья, засылал в Оршу, Велиж, Могилев, даже в Варшаву своих соглядатаев. Один из его верных помощников, Юрий Буланин, направленный с листом Шеина к пану Гонсевскому, выведал в Велиже, что король Жигимонт собирается отправить из Вильны королевича Владислава на Москву будто бы с посольством к Царю Василию Шуйскому, а на Москве королевич свергнет Царя и сядет на его место, на Московское государство. Гонсевский засылает своих лазутчиков в Смоленск, склоняя смолян к измене и передаче Смоленска польскому королю.

Разведкой у Шеина ведал товарищ воеводы, молодой, да бывалый князь Горчаков.[76]Вдвоем Шеин и Горчаков доносили Царю, что лазутчики-крестьяне, русские и белорусы, из Орши, Мстиславля, Дубровны, Копыси и их «сходники», то есть платные и тайные подручные, которые сходились с лазутчиками в условленных местах и передавали им добытые сведения о польско-литовских делах и замыслах против Смоленска и Москвы, сообщили тревожные вести о сборе по всей Речи Посполитой денег для похода на Москву.

В 1609 году Симон Гонсевский, брат велижского старосты, вторгся в пограничные смоленские волости, Шучейскую и Порецкую, вместе с именитыми польскими панами, ворачи и государевыми изменниками Хрипуновыми. Ляхи и предатели жгли деревни, грабили и убивали крестьян, объявили, что захваченные области отведены к велижскому рубежу. Вновь Шеин слал Александру Гонсевскому листы, жалуясь на нарушение перемирных условий и требуя, чтобы тот вывел своих людей из Московского государства.