ли?» «Угадал. За тобой должок — это верно. Но я за ним приду, когда захочу!»

Спустились это они, и к нам, наконец, пришли. Молчат и ходят вдвоём! Потом купаться отправились тоже вдвоём — грязь смыть, а Толя нам рассказал.

Катя замолчала. Она засомневалась, а надо ли? Там дальше будет больней. Она прикрыла глаза и ушла в свои мысли:

— Не понравился нам разговор на горе. Помню, Саша сказала: «На душе неспокойно». И я поддержала: «Точно. И командира спасли, и наш орёл — герой-героем». «Твой орёл», — возразила Саша». «Мой так мой. А только птичка-синичка нехорошо прочирикала. Не дворянское это дело». «Понимаешь, он вроде Киру не попрекал, но…». «А помнишь, как они вечером сцепились?» «Из-за тебя!» «Да нет, Саш, они вообще всё время, как петухи. Или бычки? Они оба первые должны быть!» Я всё ещё ничего не понимала. Мы напекли оладий из блинной муки и лопали их со сгущёнкой. Мы пытались развеселиться, пели, старались шутить.

Ночь прошла, и группа спустилась к морю. Тогда Саша вытащила из рюкзака цветастый сарафанчик и распустила волосы. Они были у неё рыжеватые до плеч. «Постникова, ты хочешь на пляж?» — спросил Кирилл. Он первый раз сказал так. Не «девчонки», не «катишуры». И взял у Саши рюкзак. «Тебя проводить?» — спросил он опять. «А может хочешь в кино?» И как-то всё вдруг стало ясно. Позиция определилась однозначно. Вот тут-то «Катькина подружка», не отвечая вовсе Кириллу, обернулась к Синице, с неподдельным интересом слушавшему эти вопросы.

«Пан, как ты думаешь, где продают мороженное?» — услышала Катя. И увидела взгляд.

Андрей улыбнулся, взял её за руку и весело ответил: «А мы пойдем поищем!». Глаза его блеснули недобрым огоньком. После этого они просто ушли вдвоём по дорожке приморского сада и вскоре скрылись из виду. Никому не пришло в голову их окликнуть. Все ошарашенно переглянулись. Кате показалось, что она оглохла, и из её глаз сыпятся чёрные искры. Вернулись они только под утро.

Из задумчивости её вывел знакомый голос: «Мам, привет! Есть очень хочется. А где Лиза?» По тропинке от калитки к дому приближался Петя, а за ним в некотором отдалении шел Кирилл. Оба были нагружены покупками.

— Привет, мальчики. Обед готов, и Лиза в порядке. Мыть руки, и к столу! — весело с облегчением скомандовала Катя. — У нас все дома!

— Пирожок, не волнуйся. Я выбрала минутку и сразу тебе звоню. Они все у меня на даче.

— Катька, по телефону не надо. Я теперь всего боюсь. Они целы? И… действительно, все? И…?

— Да-да — полный комплект. Я тебе скажу, мы легко отделались. Всю команду можно считать условно годной. Сейчас они поэтому готовятся к марш-броску, а я остаюсь в обозе и буду опять трястись.

— Я уж слышу. У тебя голос такой — озабоченный и печальный.

— Нет, Лид, это я из-за Кима. Его жена лежит у меня в патологии. Вернее, лежала, а сейчас её перевели. Вчера вот только. Господи, трое детей! И за что это?

— Объясни, я не понимаю. У неё что-то по твоей части?

— Думали, что по моей. Оказалось, совершено не там и не то. И неоперабельное уже…

— Слушай, ты меня просто убила, Кать… Я не знаю, может ему чем помочь, или это будет бестактно, если я сейчас позвоню, как ты думаешь?

— Знаешь, что, попытайся, а дальше — судя по обстановке. Почувствуешь, как и что. Например, предложи детей в деревню забрать. Вдруг ему понравиться? Он тогда всё организует, для него это не проблема. А участие старых друзей ни с чем другим не сравнишь. Ты попробуй! Ох, извини. Лиза подаёт сигналы бедствия. У неё что-то горит, а мой шельмец…

— Катюша, беги. Я тебе позвоню через денёк. Ты всех твоих поцелуй.

— Не моих, а наших. Пока, удачи тебе.

Глава 40

— Девочка моя, не волнуйся. Ну почему это должно иметь к нам отношение? Да может они были членами какого-нибудь ордена вампиров-любителей? Или это вендетта? А то конкуренция их сгубила, борьба за наследство…

Они сидели в Государственной мюнхенской библиотеке около входа в читальный зал и шептались. Уже смеркалось. Вид у Анны-Мари был усталый и огорчённый. Говорил Небылицын, она больше молчала.

— Я, как тебе обещал, попросил у Брука дополнительных объяснений. Вернее, я так решил: почему я должен таиться от старика? Вот и выложил ему всё как есть. Мол, может тут пахнуть жареным или нет? Если да, я умываю руки. Я даже — мы умываем руки — сказал.

— Значит — «мы». А что наш Оскар? Он спросил, почему только руки? — было видно, что она думает о другом.

— Да, дела, я снова забыл, что мы с тобой не из одного детского садика. «Умываю руки» — означает просто: не хочу с этим дело иметь.

Стас обнял девушку и заглянул ей в глаза.

— Ты меня не слушаешь, правда? И про садик ничего не спросила? Ты мне сначала закончи про Брука. Он объяснил или нет?

Анна-Мари вздохнула и положила ему голову на плечо. Слева от неё высилась небольшая стопка книг, журналов и газет, пожелтевшие страницы которых выдавали их почтенный возраст.

— Ну он сказал следующее. Никакой тайны и уголовщины. Живёт в Москве один грандиозно богатый человек. Стальной король. Он довольно одинок и без особых причуд.

— А такие бывают? — подняла брови она.

— Не смейся. Брук, правда, утверждает, что этот Карп — человек неглупый, приличный и хорошо образованный. У него есть всё на свете и ещё немного, но он не склонен, однако, покупать острова, футбольные команды или дворцы. В космос тоже лететь не хочет.

— А я бы полетела!

— Разве только со мной. Ты дальше слушать будешь? Так вот, однажды Карпу пришла в голову мысль собирать произведения искусства. И не просто так. Его мать была хорошей фамилии. Он подумал: почему бы не воссоздать интерьер своих предков? Выбрал эпоху и стиль, приступил и… увлёкся. А потом с ним вообще случилась необыкновенная вещь. Он увидел портрет королевы Вюртембергской. И она оказалась страшно похожа на его маму Ольгу Николаевну. Мало того, Карп узнал, что их даже одинаково зовут! Так как эта самая Королева — не кто иной, как дочь нашего Николая Первого, вышедшая замуж за немецкого принца. И тут наш стальной король Карп и влип! завис! увяз! захряс!

— Прекрати, пожалуйста. Я всё равно не понимаю ни слова.

Анна-Мари рассердилась и пихнула Небылицына в бок.

— Погоди, я почти кончил. Если серьёзно,