Сыщик поблагодарил женщину за доброту, но отказался, сославшись на то, что вечером ему непременно нужно вернуться, дабы выспаться в собственной постели.

— Мои старые кости, — проговорил он в качестве извинения.

Миссис Бреннан улыбнулась, сказав, что понимает его, и предложила гостям чаю. Мужчины отказались и вышли из дома через заднюю дверь. Экипаж находился поблизости. Самая стройная из лошадей нетерпеливо била левым передним копытом по мягкой влажной земле, готовая вернуться в свое родное стойло.

Бальбоа помог Хейсу и его другу подняться в ландо. В этот момент из дома торопливо вышел По. Он сказал, что, будучи в стесненных финансовых обстоятельствах, должен немедленно ехать в город. Констебль пригласил его отправиться вместе с ними.

Некоторое время ехали молча, каждый был погружен в собственные мысли. Потом По нарушил тишину.

— Жаль, что приходится покидать Вирджинию, когда она так больна, — сказал поэт. — Во мне с детства отмечали мягкость характера и склонность к состраданию. Нежность тонкой души так явно бросалась в глаза, что я стал посмешищем среди товарищей. Потом женился и был счастлив обнаружить в своей спутнице свойства характера, сходные с моими собственными. Увы, моя любящая и терпеливая жена страдает сильнее всех. Простите меня, джентльмены, я не знаю, что делать.

Хейс и доктор Фрэнсис сочувствовали горю своего попутчика. Оба они, пожилые, чувствительные к холоду, сидели, укрыв колени шерстяными одеялами, но Эдгар, расположившийся напротив, отказался от пледа, несмотря на нервную дрожь.

— Знаете ли вы, что, согласно современным научным исследованиям, существует такая вещь, как «духовное притяжение», и вполне вероятно, что самые истинные и сильные из человеческих привязанностей возникают в сердце под действием электромагнитных сил?

Писатель стал рыться в кармане и наконец достал оттуда карандаш.

— Дарит мне свет, — внезапно выпалил он, — немало бед…

Потом умолк и через некоторое время стал нетвердой рукой царапать что-то на обрывках бумаги, которые вытащил из карманов пальто. На востоке начинала заниматься заря. Внезапно вдохновение По иссякло, и несколько минут он сидел, уставившись в пространство, после чего снова занялся своими клочками бумаги.

Обращаясь то к одному, то к другому, поэт начал декламировать вполголоса, нараспев:

И чахнет душа в тишине.

Но Вирджиния, нежная, нежная, юная, стала супругою мне —

Но Вирджиния темнокудрая стала подругою мне.

О, блеск светил

Тусклее был,

Чем свет ее очей!

Никакой дымок

Так завиться бы не мог

В переливах лунных лучей,

Чтоб сравниться с ничтожнейшим локоном Вирджинии скромной моей,

С самым малым развившимся локоном ясноокой супруги моей.

Сомненье, беда

Ушли навсегда:

Милой дух — мне опора опор!

Весь день напролет

Астарта льет

Лучи сквозь небесный простор,

И к ней дорогая Вирджиния поднимает царственный взор —

И к ней молодая Вирджиния устремляет фиалковый взор.[23]

Когда Эдгар закончил, Хейс взглянул на него и спросил:

— Вы только что это сочинили?

Доктор Фрэнсис к тому времени уже тихонько храпел, и голова его болталась из стороны в сторону.

— Что вдохновляет поэта, — провозгласил По, — так это пророческий восторг красоты перед отверстой могилой, главный констебль. Посредством музыки поэзии мы общаемся с ушедшими: с теми, кто покинул этот мир.

Он взглянул на спящего врача.

— Одна только мысль о близкой смерти жены сводит меня с ума. Простите. Моя жена рано сойдет в могилу. Я это знаю. Знаю, что тьма может поглотить нас. И все же тьма полна движения. Мертвые продолжают жить и, в той или иной форме, возвращаются. Я люблю бродить по лесам. Ненавижу городскую грязь, грохот экипажей. Мне отвратителен невыносимый шум колес, громкие голоса торговцев рыбой и морепродуктами. Кто меня осудит? О, сломан кубок золотой! Душа ушла навек! Пусть горький голос панихид звучит о той, прекрасной, что умерла, скончавшись молодой![24]Плачьте о моей Вирджинии, сэр, сейчас или больше никогда.

И в первых лучах зарождающегося рассвета главный констебль увидел, что на глазах По блестят слезы.

Когда они добрались до города, уже настало утро. Хейс осторожно разбудил доктора и высадил его у дома, недалеко от того места, где когда-то жил Джон Кольт. Сыщик и поэт двинулись дальше на юг, мимо открытого коллектора, к жилищу главного констебля на Лиспенард-стрит. Было половина девятого.

— Не хотите зайти ко мне, выпить яванского кофе, прежде чем продолжить свой путь? — предложил детектив.

По еще прежде сообщил, что намерен отправиться к издателю журнала, в котором когда-то работал. У него возникла мысль попытаться продать ему свое стихотворение о черной птице.

Писатель кивнул, принимая приглашение. Он питал страсть к кофе, и мысль о чашке этого ароматного дымящегося напитка в столь ранний час, после бессонной ночи, показалась очень привлекательной.

Несмотря на ранний час, Ольга уже проснулась и хлопотала у плиты. В доме было тепло, пахло свежеиспеченным хлебом и варящимся кофе.

— А, наш выдающийся читатель и критик, — улыбнулся По, увидев девушку, и добавил мягким, ласковым голосом: — Мисс Хейс, мы снова встретились с вами.

У дочери констебля были ровные симметричные черты лица. В свои тридцать два года благодаря ярким умным глазам и гладкой коже она выглядела моложе своих лет, и лишь в каштановых волосах прятались три седые пряди. Отец, строго относившийся к своим отпрыскам, считал Ольгу если не красавицей, то очень привлекательной.

— Мистер По, для меня огромная честь принимать вас в нашем доме. Трудно найти большего почитателя вашего творчества, чем я, сэр.

Она протянула гостю руку.

Писатель поклонился в знак признательности, после чего тяжело опустился за кухонный стол.

— Папа, — сказала Ольга, заметив покрасневшие глаза Хейса, — тебе нужно поспать. Хочешь, я приготовлю тебе постель?

— Нет-нет, — возразил он. — Я в порядке. Кофе готов, дорогая?