раз ко мне кольцо Екатерины Долгоруковой. Ну, той, что могла стать царицей всея Руси, да так и не стала. Ты же помнишь эту историю?

— Это которая невестой Петра Второго была? — уточнил я. — Еще бы!

— Ну да, — кивнул старик. — Колечко это ей батюшка подарил вместе с серьгами и цепью нашейной, что была лалами да яхонтами изукрашена. Ну, так значилось в приходно-расходной книге ювелира, что Долгорукову-старшему их продал аккурат после того, как его дочь с государем возлегла. Надо думать, решил папа дитятко порадовать подарком за успешно проделанную работу. Я долго эти предметы в комплект собирал, их по свету в разные стороны разбросало. Они и по отдельности, конечно, немало стоят, но вместе прибыли принесут после перепродажи куда больше. Последним как раз кольцо отыскал, причем за не очень большие деньги. На удивление небольшие. И, что примечательно, его владелец чуть ли не плясал, когда мне его продал.

— И? — заинтересовался я.

— Опуская разные детали, скажу только, что новая обладательница данных сокровищ, милейшая и добрейшая женщина, через месяц чуть не убила свою дочь, которую ранее обожала невероятно. И знаешь как?

— Как? — я присел на край стола.

— Она ее хотела задушить. Я, к своему стыду, не сразу понял, что к чему, когда про это услышал, но чуть позже догадался, в чем дело.

— И в чем же?

— Напомню тебе, мой юный друг, что Екатерина Алексеевна понесла от Петра Второго, — назидательно произнес антиквар. — А родила тогда, когда его уже не было на свете и над ее семейством сгустились черные тучи в виде Анны Иоанновны, прочно обосновавшейся на престоле. Не знаю, что именно двигало несостоявшейся императрицей, — жалость к ребенку, судьба которого могла бы оказаться крайне печальной, сострадание к себе, вынужденной заботиться о потомстве покойного государя, которого она никогда не любила и который, по сути, разрушил ее судьбу, или что-то еще. Не знаю. Но факт есть факт — она придушила дитятю подушкой почти сразу же после того, как его родила. Сейчас, в наши гуманные и просвещенные времена, это звучит диковато, но тогда подобное было если не нормой вещей, то уж точно не невидальщиной какой.

— Все равно изуверство, — вытер я со лба выступившие капельки пота.

— Не осуждай ее, — погрозил мне пальцем антиквар. — В другой ситуации та же Екатерина просто наняла бы кормилицу да нянюшку, дала бы им пару кошелей с золотом и отправила в одну из деревень, принадлежащих ее папеньке, чтобы те пристроили чадо в семью поприличней. Собственно, так поступали с нежелательным приплодом все благородные дамы того времени, включая время от времени даже великих княгинь и императриц. Но тут другое дело. Тут правнук Петра Первого ручками-ножками сучит, между прочим. Ладно, не суть. Так вот, то кольцо было в момент удушения у нее на руке и запомнило все, что испытывала владелица. Страх, боль, отчаяние — все.

— Проклятая вещь, — медленно произнес я.

— Не совсем, — поморщился Шлюндт. — Это немного другое, некая метафизика. Воля кольца оказалась сильнее воли его новой владелицы, и оно навязало ей то единственное, что помнило. Так вот, к чему я это тебе рассказал — ты им всем хозяин, Валерий. Кольцам, перстням, аграфам, ожерельям, кинжалам — всем. Помни об этом. И о силе, что в иных вещах скрыта, не забывай ни на минуту. Глянешь так на предмет — браслет как браслет, а копнешь, что за ним стоит, — и волосы дыбом встанут. Ну, у кого они, разумеется, есть. И если ты хоть на миг дашь им понять, что они сильнее, чем ты, то может случиться большая беда. Не с тобой, но с теми, кто будет рядом.

— То есть я теперь обречен на одиночество?

— Ты не понял, — опечалился антиквар. — Ну не беда. Пройдет время, и сам во всем разберешься. Совсем короткое время, не сомневайся. Твоя прежняя тихая жизнь кончилась, наступила пора больших перемен. Да, что касается твоих проблем с вурдалаками — я обещаю тебе помочь, а ты до поры до времени будь осторожен.

— Куда уж осторожнее, — проворчал я. — Но они же упорные как не знаю кто. Вот вчера…

И я поведал Карлу Августовичу о вчерашней беседе с ночным убийцей, причем во всех подробностях.

— Интересно, что за клад они имели в виду, — потер подбородок он, дослушав меня. — Старый, значит? Очень, очень любопытно!

— А мне, если честно, нет, — признался я. — Мне вообще с этой публикой никаких дел иметь не хочется. Не доверяю я им.

— И правильно, — одобрил мои слова Шлюндт. — Не скажу, что я и мои коллеги по цеху — образцы праведности, но вурдалаки любому из нас фору дадут. Нет, Покон и они чтут, потому, например, за своих родителей можешь не беспокоиться, их жизнью эти негодяи тебя шантажировать не посмеют. Но все, что лежит вне сложившегося уклада жизни, может быть использовано против тебя.

Все же я хреновый сын, поскольку про родителей даже и не подумал, хотя должен был сделать это в первую очередь. Неужели я настолько отдалился от своей семьи?

Выходит, что да.

— Повторю то, что сказал ранее, — попробую тебе помочь. — Антиквар одернул пиджак. — Тем более что информации стало больше. Не так и много Данил и Даниилов среди этой публики, так что круг поисков сузился. А теперь пошли наверх. День будний, а этот банк не жалуется на недостаток клиентов, потому там уже могла образоваться очередь. Не стоит забывать про интересы других людей, пусть даже мы их и не знаем.

Он уехал из банка раньше меня, сразу же после того как аннулировал договор аренды ячейки. А вот я задержался, поскольку пришлось ждать, пока эту самую ячейку переоформят на меня. Ну и со Стеллой следовало пообщаться.

— Держи, — протянул я ей кейс сразу же после того, как сотрудник банка вышел из переговорки, заверив нас, что через десять минут договор будет готов. — Твоя доля.

— Даже так? — как мне показалось, абсолютно искренне изумилась ведьма. — Я думала, что это все шутки. Ты правда отдаешь мне половину?

— Какие шутки? — удивился и я. — Был договор, я выполняю его условия. Да, в чем-то я солидарен с Карлом Августовичем по поводу твоего участия в этом мероприятии, но все равно мы партнеры, пусть даже и поневоле.

— Ишь ты. — Воронецкая щелкнула застежками, заглянула внутрь и покачала головой. — Ты очень странный парень, Валера Швецов из Москвы. Очень странный. Настолько, что тебя надо в зоопарк поместить, в клетку, под табличку «Чудо чудное». Даже как-то неудобно теперь будет размышлять о том, как именно