И тогда началось паническое бегство: османы бежали, бросая во прах, грязь, ружья, пушки и амуницию. Добежав до второго своего лагеря, бывшего позади первого – у мачинского озера – турки задержались лишь на краткий миг – вдохнуть глоток свежего воздуха – и припустились вновь. Сталь русской кавалерии все время щекотала их между лопатками, и напрасно поэтому управлявший боем сераскир руменийский вали Мустафа-паша строгостью и лаской заклинал-приказывал своим подчиненным оказать достойное сопротивление противнику или достойно умереть – его никто не слушал и не слышал. Все бежало к Гиргову.

Навстречу разгромленному войску попался визирь с 20-тысячным отрядом, но и он, видя всеобщее устремление, почел за благо вернуться.

В этом сражении турки потеряли до четырех тысяч убитыми. У них было отнято 34 пушки. Русские потери составили 141 человек убитыми и около 300 ранеными. И это при том, что Репнину противостояло более чем 80-тысячное войско.

Мачин принес генерал-аншефу Репнину военный орден 1-го класса. Эхо этой победы было оглушительным – уже на следующий день в ставку русского командующего прибыли парламентеры. 31 июля прелиминарные артикулы были подписаны, но прибывший буквально на следующий день Потемкин почел их недостаточными – и подписание договора было отложено на некоторое время.

При праздновании мира с турками Репнин жезла фельдмаршала не получил, его лишь, вызвав из подмосковного имения Воронцова, где он жил по окончании войны, направили в Ригу – губернатором. Всему виной была его связь с Новиковым и мартинистами, к которым он также принадлежал.

Потом – как и в предыдущие годы – он губернаторствовал в разных краях и областях.

Восшествие на престол Павла, к которому он был всегда близок, наконец, сделало его фельдмаршалом. Фавор Репнина, однако, длился недолго, и в конце 1798 года он был уволен со службы.

Уйдя в отставку, престарелый фельдмаршал поселился в Москве, где жил, по выражению современника, «Цинциннатом». В Москве же он, прожив не у дел менее трех лет, умер от удара. На нем его род пресекался – его единственный сын умер в детстве…

Современники высоко ценили Репнина – и через месяц после его смерти 12 июля 1801 года новый император Александр I предписал, чтобы родной внук князя Репнина, князь Николай Волконский, принял его фамилию: «Да род князей Репниных, столь славно Отечеству послуживших, с кончиной последнего в оном не угаснет, но, обновясь, пребудет навсегда с именем и примером его»…

К этому времени Румянцева уже не было в войсках. Полное расхождение целей предшествующей кампании сделало невозможным продолжение его совместной деятельности с Потемкиным. Румянцев вынужден был снова уступить. В конце 1790 года он уехал на Украину. Подальше от противника, сделавшего его имя известное всем, поближе к тем местам, где некогда русские полки впервые громко заявили о себе всей Европе, разгромив доселе непобедимых шведов. Которые ныне, вспомнив снова о Полтаве, склонялись к миру с Россией.

Как и Оттоманская Порта, выбитая из этой войны гением Суворова и его боевых соратников. Мирный договор между Российской и Османской империями был подписан в столице Молдавского княжества городе Яссы. Переговоры велись с октября. Русскую делегацию возглавлял вначале Г.А. Потемкин, а затем А.В. Безбородко. Главным условием Ясского мирного договора было восстановление действий Кючук-Кайнарджийского мирного договора 1774 года и Георгиевского трактата 1783 года. В частности, подтверждались льготы Дунайских княжеств – Валахии и Молдавии, как вассальных владений турецкого султана. Османская империя также признавала переход под власть России Крыма и Прикубанья. Территориальные приобретения России были очень скромными – к ней переходила лишь территория между реками Южный Буг и Днестр. Все остальные земли, завоеванные русской армией, возвращались Турции.

Результатом Ясского договора стало перемещение западной границы Новороссии до реки Днестр. Но главным итогом являлось окончательное закрепление огромных земель Северного Причерноморья в составе Российской империи.

По двум императорским указам от 26 января 1792 года вновь приобретенную Россией территорию между Южным Бугом и Днестром включили в состав Екатеринославской губернии. Ее губернатору В.В. Каховскому было предписано лично осмотреть эти земли и доложить императрице и Сенату: «как о разделении помянутой страны на уезды, так и о назначаемых тамо по способности городах».

Отныне – с конца ХVIII и до начала ХХ века Новороссией стали называть огромные территории на юге Европейской России. В состав Новороссии входили Екатеринославская, Херсонская, Таврическая губернии, 3 южных уезда Бессарабской губернии (Измаильский, Аккерманский и Бендерский), 2 округа Области войска Донского (Таганрогский и Ростовский, до 1887 года – Миусский округ Области войска Донского; Ростовский-на-Дону уезд Екатеринославской губернии и Таганрогское градоначальство той же губернии), земли Черноморского казачьего войска с небольшими дополнениями (западные отделы Кубанской области: Темрюкский, Ейский, Екатеринодарский и Кавказский) и Черноморская губерния (губернский город – Новороссийск).

Новороссия состоялась. Уже навсегда.

Таковы были итоги побед русского оружия..

Тем временем завершался круг военного почета, характерный для эпохи. Эпохи Екатерины. Эпохи Потемкина, который через год после окончания войны с Турцией умрет – внезапно и необъяснимо.

Румянцев, узнав о его смерти, заплакал и произнес:

– Вечная тебе память, князь Григорий Александрович!

И, обращаясь к друзьям – князьям Дашкову и Апраксину, сказал:

– Чему вы удивляетесь? Князь был мне соперником, может быть даже неприятелем, но Россия лишилась великого человека, отечество потеряло сына бессмертного по заслугам своим.

Не любя Потемкина и не считая нужным скрывать это, как и скромную оценку военных дарований, Румянцев – сам истово служа родной стране – уважал за это и светлейшего князя.

Горе Екатерины, узнавшей о смерти Потемкина, было велико.

«При этом известии она лишилась чувств, кровь бросилась ей в голову, и ей принуждены были открыть жилу», – повествует уполномоченный в делах Франции, Женэ.

– Кем заменить такого человека? – повторяла она своему секретарю Храповицкому.

– Я и все мы теперь как улитки, которые боятся высунуть голову из своей скорлупы.

Она писала своему постоянному корреспонденту в Европе Гримму: «Вчера меня ударило, как обухом по голове… Мой ученик, мой друг, можно сказать, идол, князь Потемкин-Таврический скончался… Вот теперь я истинно сама себе помощница. Снова мне надо дрессировать себе людей!..» Она чувствовала увеличивающуюся вокруг нее серость и пустоту. Бюрократический абсолютизм, отягощенный таким долговременным единоличным правлением, которое само по себе способствует выхолащиванию талантов, не особенно часто примечает людей ярких.

Но было еще и нечто иное, почему она не хотела, не могла лишаться людей, подобных Потемкину.