Вторжение арабов на море угрожало великой имперской водной артерии. Богатства Сирии и Египта, которые когда-то усилили империю, уже давно исчезли, и за ними вскоре должна была последовать великая житница Африки вместе с испанскими гаванями. В это время Констант Второй, внук Гераклия, последовал совету отчаявшихся и отозвал свою армию и двор на Сицилию и в Италию, стремясь остановить арабское вторжение. Но его бегство на запад было тщетным. Ломбардцы удерживали итальянский полуостров, а арабы на востоке захватили Малую Азию. Войска императора устроили бунт. Констант погиб, а двор вернулся к патриарху и населению Константинополя. Городу угрожали славяне с севера и арабы с юга.

Юстиниан был уже сто три года как в могиле.

В родовых муках в его правление появился город, известный нам как Византий. Дороги, ведущие от Золотого верстового столба в Августеон, были не очень длинны. Но Великая церковь обозначала сильное культурное и религиозное превосходство, являясь аванпостом тёмного и находящегося на грани исчезновения запада. Охраняя наследие греческой и римской культур, она противостояла агрессивным силам востока.

Город (предмет желаний всего мира) стал центром христианства, а его водные пути и тройные стены — символом несгибаемого упорства по воле людей, защищающих их. Великолепные здания в бухте Золотой Рог хранили в себе сокровища, которые искали полчища варваров. Викинги, проходя долгий морской путь, назовут город Миклигартом, Великой Оградой; славяне степей назовут его Царьградом, городом цезаря.

Город выдержит многовековую осаду. Жители никогда не предадут и не отдадут врагу Константинополь.

Загадка Юстиниана

Имя Юстиниана стало нарицательным. Мы помним его по своду законов и великолепной церкви. Но он сам остался навеки загадкой. Македонский крестьянин предпринимает попытку возродить Древний Рим; помощник у трона, фаворит императора берёт в жёны простолюдинку; тщеславный человек, называющий своим именем двадцать с лишним городов, живёт аскетично, как монах; трудясь больше раба, считает себя выше любого закона; боясь сделать шаг за ворота и увидеть сцены жестокости, не обращает внимания на заговоры против себя; подозрительный от природы, воздерживается от наказания противника; упрямец в пустяках, либерально относится к современным ему понятиям о том, что может сделать человек.

Сын Саббатия никогда не был оценён как личность. Эрнест Штайн[1], отмечая, что Юстиниан никогда не терял контроля над собой, говорит, что император являл собой сложность своего времени в виде «двуликого Януса». Николай Йорга[2] пишет, что не Юстиниан был последним восточным императором, а первым византийцем, чему способствовали жизненные обстоятельства. Штайн называет его протовизантийцем. Возможно, тайна его личности более полно раскрыта опытным учёным доктором Э.Л. Вудвордом.

«Разве был Юстиниан узко мыслящим чиновником, не способным со своего высокого поста понять трудности империи, которого обманывали услужливые придворные, говоря, что весь мир будет повиноваться его словак? Был ли он всю жизнь религиозным фанатиком, которого Прокопий описывает как пренебрегающего практическими делами, чтобы ночи напролёт обсуждать религиозные противоречия со старыми священниками? Или эта суровая аскетическая натура совершенно абстрагировалась от внешнего мира, живя одним только воображением, чудовищным воображением человека, построившего Церковь Священной Мудрости и смотрящего прямо в глаза демонов голода, землетрясения, пожара и чумы?»[3]

Возможно, всё это было в Юстиниане. Он никогда не появлялся в учреждениях, с помощью которых правил. Глубоко верующий, он осознавал свои обязанности басилевса Византии, исполняющего повеления Бога на земле. Больше, чем кто-либо другой, эти римляне-византийцы разделяли то, что принадлежало цезарю и что принадлежало Богу.

В случае с Юстинианом мы сталкиваемся не с раздвоением личности, а с двумя разными личностями. Без Юстиниана не было бы Феодоры, а без Феодоры не было бы Юстиниана. Павел Силентиарий восхваляет жену как помощницу мужа. Среди историков мудрейшие ввели в привычку прибавлять к деяниям императора: «хотя, возможно, его на это натолкнула Феодора». Вскоре сила воли царственной четы начала действовать в разных направлениях, но лишь однажды между ними образовалась пропасть: в деле о высылке Анфимия.

Картина личности молодого Юстиниана ясна. Студент и фаворит старого Юстина, православный верующий и сторонник фракции венетов. После женитьбы появляется новый Юстиниан. После смерти снова проясняется его личность: церковный бюрократ, уединившийся в своих теологических изысканиях.

Мы имеем дело с неразлучной парой, которая по отдельности могла бы остаться незамеченной, но вместе совершала великие дела. Юстиниан и Феодора — первые известные супруги в современной истории. Их портреты мы можем видеть в мозаиках церкви Святого Виталия в Равенне. Они стоят врозь, но мы ощущаем их единство — император и императрица со своими прислужниками предлагают одинаковые дары Богу. Лицо императора мясистое, с усталыми глазами, изображает здоровье и обеспокоенность; лицо императрицы, тонкое и напряжённое, похоже на маску боли, освещённую блестящими тёмными глазами. Мозаику изготовили незадолго до её смерти.

Репутация Феодоры

Характер дочери сторожа животных подвергался нападкам и защите в течение четырнадцати веков. Говорят, этот цирковой чертёнок стал первой феминисткой в мире. До неё большим влиянием пользовались императрицы Ариадна и афинянка. Феодора добивалась своих целей с несгибаемым упорством. Другие были религиозны, у неё же была истинная вера, за которую она боролась, отстаивая своих духовных отцов. Она обожала императорский пурпур и даже в гробу лежала в саване, сшитом из него. В глазах западного духовенства она — разрушительная интриганка; восточное духовенство объявило её святой защитницей.

Литература, особенно тайно изданные собрания «Жизнеописаний известных людей» Прокопия, увековечила её как императрицу-распутницу. Догматик Гиббон («Упадок и падение Римской империи») со своей любовью к верным фактам и ложным выводам заявляет, что «уверенные в том, что ум женщины, потерявшей целомудрие, скудеет, с удовлетворением будут слушать обличительные речи, отрицающие добродетель Феодоры, преувеличивающие её недостатки и резко осуждающие грехи молодой распутницы».

Гиббон добавляет: «Из стыда или презрения она часто уклонялась от рабского проявления поклонения толпы, избегала отвратительного городского света и скрывалась во дворцах и садах, уютно расположившихся на морском побережье Босфора».