и четыре заседания, на которых отмечает, что «регистрация памятников поставлена хорошо», а «для музея не сделано ничего». Комиссия по охране памятников старины и искусства оказывается в бесправном положении. От неё на отдельные заседания приглашается только Мансуров, на которого со всех сторон сыплются несправедливые замечания и упрёки.

— Тенденция высших церковно-административных кругов очевидна: они намерены сохранить Лавру как религиозный центр и придать ему значение Ватикана…

— Икона, перенесённая в музей, уже теряет своё религиозное обаяние. Многие иконы теперь перенесены в музей. Там они не вызывают такого поклонения. На них смотрят как на предметы искусства, как на памятники старины. Уничтожению темноты должны способствовать словесная и печатная пропаганда, далее — расширение экскурсий…

— В первую очередь необходимо усилить борьбу с темнотой и религиозностью масс, а затем уже приступить к открытию музея, а до тех пор должно пожертвовать работой, намечаемой Наркомпросом, удовлетворившись пока лишь реставрационными работами…

— Я утверждаю, что Троице-Сергиевская лавра — это гнойник на теле Советской России, который необходимо так или иначе отсечь…

— Лавра, несмотря на состоявшуюся ликвидацию, продолжает фактически оставаться тем же монастырём. Мелькают монашеские рясы, не обрывается связь архимандрита Кронида с монахами, выселенными в различные скиты. Здесь монахи, вызываемые на так называемую недельную чреду служения, имеют особую комнату для ночлега и жительства.

— Не надо забывать, что если и оставлены в Лавре монахи, то лишь как неизбежное зло, временно, но отнюдь не навсегда.

Так распалялись ликвидаторы Лавры, ничего не смыслившие в искусстве и музейном деле. И чем ниже чиновник, тем больше гонора, разрушительной страсти, неодолимого карьеризма, желания выслужиться. Кажется, будь генеральная линия партии иной, прямо противоположной, они бы все неистово крестили лбы и до изнеможения держали посты.

Итоговые резолюции предполагали ликвидацию всех храмов Лавры; передачу мощей преподобного Сергия в один из музеев Москвы; приостановку деятельности Комиссии по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой лавры и формирование новой искусствоведческой Комиссии — по управлению музеем, состоящей только из членов РКП. Исключение сделали только для профессора Флоренского, «ввиду его незаменимости как в данный момент, так равно и в первый период работ комиссии в её обновленном составе; его учёных трудов, а также выяснившейся полной непричастности его к деятельности каких-либо приходских общин и церковных братств». Архивные документы свидетельствуют, что решения были приняты ещё до приезда Межведомственной комиссии в Посад, так что её инспекция и заседания были формальностью.

Слава Богу, что в Наркомпросе и Отделе по делам музеев нашлись настоящие специалисты и здравомыслящие люди, остудившие горячие головы и не давшие разрушить всё до основания. Резолюции Межведомственной комиссии не были приняты во всей полноте. Комиссия по охране памятников и старины продолжила свою деятельность. В ней оставили Флоренского, Олсуфьева и Шика. Отец Павел, уступив свой прежний пост хранителя ризницы помощнику иеромонаху Диомиду (Егорову), возглавил новый состав Комиссии, которая стала работать параллельно с Отделом по организации музея в Лавре. Декрет «Об обращении в музей историко-художественных ценностей Троице-Сергиевой лавры» в итоге подписал сам Ленин — на таком высоком уровне решался вопрос.

Физически и морально истощённый Флоренский продолжал спасать всё, что мог. Однажды в лаврской библиотеке ему попалась старинная книга с дарственной надписью: «Сия Божественная книга Святыя Троица Сергиева монастыря, да никтоже никакоже покусится ея отделити от того монастыря». Этой надписи о неотделимости друг от друга Лавры и её культурных сокровищ Флоренский следовал как завету предков.

Официально Комиссия просуществовала до 1925 года, хотя после выселения из Лавры архимандрита Кронида и отправки в ноябре 1919 года в Гефсиманский скит последних монахов, которые были лаврскими сторожами, отец Павел понял, что идея живого музея уже не воплотится.

Созданный не по проекту Флоренского «мёртвый» музей тем не менее в лице своих первых директоров Владимира Викторовича Дервиза и Алексея Николаевича Свирина обрёл настоящих подвижников и нестяжателей, готовых терпеть любые лишения ради сбережения лаврского наследия. «Богатейший источник антирелигиозной пропаганды превратился в рассадник поповщины», — негодующе писали о музее в 1928 году городские газеты. Вскоре музейных подвижников отстранили, и на смену им пришли новые директора, которые в поисках мифических монастырских кладов готовы были рушить древние стены.

В лучшие годы музея Флоренского привлекали в качестве эксперта по серебру и художественному металлу. Позже отца Павла отстранили от всякой искусствоведческой работы в Лавре. Но именно усилия его Комиссии стали определяющими в сохранении обители. Удалось описать и спасти всё самое значимое, не позволить растащить как неучтёнку бесценные сокровища обители преподобного Сергия. В Гохран были сданы только предметы конца XVIII — ХХ веков, в Сергиевский исполком — только хозяйственное имущество. Спустя годы Лавру не пришлось возрождать с нуля. Кроме того, разговор о православном искусстве и церковном музееведении сегодня невозможен без обращения к Флоренскому, Олсуфьеву, Бондаренко и прочим членам Комиссии. Они заложили фундамент дальнейших исследований в этих областях.

Может быть, изнурённый чрезмерной работой, может быть, разочарованный всем происходящим, отец Павел в какой-то момент, казалось, и сам был рад отдалиться от лаврских дел, уйти в тень. Но его ещё ждала очень важная миссия. Возможно, самая важная в его жизни.

Открытие мощей

Сердце Троице-Сергиевой лавры — Троицкий собор и мощи в нём преподобного Сергия. Те, кто порывался уничтожить Лавру, понимали, что поразить её нужно в самое сердце. Понимали, что даже выселение монахов и закрытие храмов не остановит поток молящихся, величающих «игумена земли русской». Потому 16 февраля 1919 года коллегия Народного комиссариата юстиции приняла постановление об организованном вскрытии мощей святого. Вскрытие, то есть снятие священнослужителями с честных останков покровов и облачений, предполагалось произвести в присутствии органов власти, ВЧК и медицинских экспертов. Замысел богоборцев был таков: выставить на всеобщее обозрение обнаруженные истлевшие кости, а может быть, и муляж, тем самым якобы изобличить многовековой обман «церковников» и отвратить народ от «поповского мракобесия».

Никто из монастырской братии доподлинно не знал, в каком виде к ХХ веку сохранились мощи Преподобного, но никто никогда не утверждал, что мощи — это тело святого, пребывающее в абсолютно нетленном виде. Суждения некоторых современных историков о намеренном отрицании Церковью нетленности мощей и тотальной наивности в этом вопросе простых прихожан значительно преувеличенны. Ещё в 1903 году, в год обретения мощей преподобного Серафима Саровского в виде костей скелета, митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский) и профессор, православный историк Е. Е. Голубинский в «Церковных ведомостях» разъясняли: «Есть у нас люди, имеющие ревность Божию не по разуму, которые утверждают, будто мощи святых всегда и непременно суть совершенно нетленные, т. е. совершенно целые, нисколько не разрушенные и не повреждённые тела. Между тем, такое утверждение совершенно неправильно и не согласуется