магистерской диссертации, яркий проповедник, философ, — стал одним из самых активных «антисергианцев» в Ленинграде, «иосифлянином» — сторонником «непоминающего» петроградского митрополита Иосифа (Петровых). Но благоговение отца Феодора перед Флоренским оставалось неизменным. Вся семья Андреева была рада принимать отца Павла в своём доме, когда тот приезжал по делам в Ленинград. Андреев продолжал видеть во Флоренском своего наставника, писал ему пронзительные письма, обращался за житейскими и научными советами.

К числу «иосифлян» относил себя и Михаил Александрович Новосёлов. Для него они оказались единомысленной средой, в том числе и потому, что ещё до революции Новосёлов как последователь Хомякова отрицал властный авторитет в Православной церкви. «Авва» считал, что она не должна уподобляться католикам и ей не нужна никакая иная власть: митрополиты, Соборы, Синод, кроме власти Божией. Флоренский ему на это возражал, что полное отрицание авторитета в Православной церкви, отсутствие иерархии приведут к исчезновению того самого Страха Божия, к тому, что в итоге и явили собой обновленцы. Но «Декларация» не посеяла розни между Флоренским и Новосёловым. И здесь дружба сохранилась.

Сохранилась она и с епископом Феодором (Поздеевским), который был во главе так называемой «даниловской оппозиции». В Даниловом монастыре, настоятелем которого епископа Феодора назначили после изгнания февралистами из Академии, часть монашествующих тоже не поминала митрополита Сергия. Но эта оппозиция не была так сильна, как «иосифлянская».

С почтением и благоговением относился Флоренский к отцу Алексею Мечёву — знаменитому московскому пастырю, подвижнику, оказавшемуся в числе немногих из советского времени, кто был канонизирован не как мученик, а как праведник. Флоренский одним из первых отреагировал статьей на его кончину в 1923 году, высоко оценил его труд и его общину при церкви Николая Чудотворца в Клённиках на Маросейке, создавшую и школу для бедных, и дом призрения, и сестричество. Суждение о том, что «христианство есть прежде всего жизнь, а мы превратили его только в одно учение», как и многие другие суждения отца Алексея, были очень близки Флоренскому. «Антисергианская» настроенность мечёвской общины на фоне её многочисленных добрых дел в исторической памяти отошла на второй план.

В целом «антисергианцы» не сложились в по-настоящему монолитную церковную силу. Находясь под постоянным надзором органов светской власти, невозможно было наладить прочных связей по всей стране, созвать многолюдный Собор. Даже уйти в какое-то организованное подполье не получалось.

Размышляя об обособленности «иосифлян» и прочих, Флоренский проводил параллель со старообрядцами, для которых сопротивление, неповиновение, постоянная нацеленность на оборону оказались со временем важнее самих обороняемых ценностей, «импульсом жизни постепенно стало гонение», так что после его ослабления новому поколению уже была невнятна суть этих ценностей. К чему-то подобному могли бы прийти церковные оппозиционеры ХХ века.

Русской Православной церкви и без того хватало размежеваний. Уже обособлялась в отдельную церковную структуру эмиграция. Но в митрополии Бог не попустил глубокого церковного раскола, и со временем рана затянулась. Сегодня в едином Соборе русских святых и противники митрополита Сергия: Феодор Андреев, Михаил Новосёлов, Алексей Мечёв, и его сторонники: Иларион (Троицкий), Серафим (Чичагов), Лука (Войно-Ясенецкий).

Были свои нестроения и в церковно-педагогической среде. Хотя после 1918 года Флоренский обрёл второе преподавательское дыхание. Он оказался востребован не только как церковный, но и как светский педагог. В различных учебных заведения, на курсах и лекториях был теперь задействован весь спектр его знаний: философия, математика, физика, искусствоведение. В годы становления советской власти царила свобода от строгих образовательных программ и административных отчётов. Аудитория стала более разнообразна, среди по-настоящему заинтересованных слушателей появилось много тех, кто получал высшее образование в первом поколении.

Для лишившегося прихода отца Павла ученики оказались одновременно и паствой. В преподавании можно было идти не от учёной схоластики, а от самой жизни. Впервые представлялось возможным то, о чём Флоренский писал, участвуя в работе подотдела о духовном образовании классической комиссии Поместного собора. Тогда в «Тезисах о классическом образовании» отец Павел выделил два типа мировоззрения: научное (система функций, категории, схемы, расчленение цельного знания) и органическое (естественное, всечеловеческое понимание мира, преодоление «водоразделов мысли»).

Такое органическое мировоззрение воплотилось в курсе «Очерки философии культа», прочитанном Флоренским в мае — июне 1918 года. Инициатором публичных чтений стал Новосёловский кружок, который по благословению патриарха Тихона организовал тогда «Богословские курсы для мирян», где преподавали епископ Феодор, Новосёлов, Мансуров, Дурылин. Но интерес к «Философии культа» оказался настолько велик, что лекторий отца Павла вышел за рамки курсов и стал самостоятельным мероприятием с абонементами, просторной аудиторией, широким анонсированием каждой следующей встречи.

Всякий раз Флоренского ждал аншлаг. Много молодёжи: студенты Московской Духовной академии, недавно рукоположенные священники, даже оккультисты, которые, прочтя общее название курса, понадеялись услышать что-то близкое, единомысленное, но быстро разочаровались, когда на одной из первых лекций Флоренский дал жёсткую отповедь оккультизму. Развенчаны также были обновленцы, позитивисты, носители протестантского духа времени.

Позднее Флоренский вознамерится посвятить этой теме обстоятельную книгу, включив её в проект своего собрания сочинений как отдельный том под названием «Философия культа (Опыт православной антроподицеи)». Но, как многое в наследии отца Павла, эта книга не имела прижизненного воплощения. Лишь в 2004 году в итоге скрупулёзной обработки публикаторами рукописных лекций, машинописных вариантов, черновых вставок, труд вышел в свет.

«Философия культа» как «антроподицея» — «оправдание человека» — мыслилась Флоренским ещё в молодости продолжением или зеркальным отражением «Столпа», посвящённого теодицеи — «оправданию Бога». Как возможна греховность в человеке, если он творение Божие? Через что она преодолима и что может стать путём восхождения греховного человека к Богу? Что является духовной лествицей? В какой точке сходятся антроподицея и теодицея? Вот основные вопросы, на которые стремится ответить в своём труде отец Павел.

Но почему оправдание человека он выстраивает, обращаясь именно к культу, размышляя о православных обрядах и таинствах, символике богослужения, молитве? Человек, по убеждению отца Павла, непредставим вне культа, не мыслима вне богослужения ни одна из форм его жизни. Осознание человека, раскрытие его, полнота его возможны лишь в таинствах Церкви: «Культ есть священная и единственная основа для живой мысли, творчества, общественности. Поэтому бедами грозят Православию те богословские системы, которые уклоняются от признания центрального значения таинств, богослужения и священных символов-обрядов для Церкви, жизни и философии».

Прозвучавшие в 1918 году лекции по философии культа — это ещё одно смелое, самоотверженное деяние Флоренского ради сохранения Православия, традиционной многовековой Церкви в ту пору, когда она вытеснялась из русской жизни разнородными враждебными силами. Идеи, высказанные в «Философии культа», отец Павел рассредоточит по разным дисциплинам, которые станет преподавать в том числе в Московской Духовной академии.

Прав оказался он в своих предчувствиях о том, что после бунта либералов Академия распадётся сама собой. «Спрашиваете об Академии, но не понимаю, о какой именно? В Москве