функционирует сразу: Академия Московская, бывшая ранее у Троицы, затем Академия в Даниловском монастыре, аскетического направления, и Академия народная, со спиритуалистическим уклоном и протестантствующая. О какой же из этих трёх Академий, претендующих на православность, спрашиваете Вы?» — с горькой иронией писал Флоренский знакомому.

Alma mater — «Академия, бывшая ранее у Троицы» — переехала в Москву в середине 1919 года. Лекции с той поры читались в притворе храма преподобного Сергия в Высоко-Петровском монастыре. После перерыва Флоренский возобновил там своё преподавание в 1921 году с курса «Культурно-историческое место и предпосылки христианского миропонимания», ставшего впоследствии основой книги «У водоразделов мысли». Здесь так или иначе нашли своё отражение ключевые вопросы времени: имяславие, обновленчество, расторжение церковной и светской культуры.

Но, оторванная от своего изначального места, Академия была уже не той. И отношения в ней тоже были не те. В 1924 году Флоренский даже пытался уволиться из-за конфликта с тогдашним ректором протоиереем Владимиром Страховым, что был из числа изгонявших епископа Феодора. Ректор постоянно выказывал пренебрежение ко всему, что делал Флоренский. Так, например, не утвердил положительную оценку, данную одной из кандидатских работ отцом Павлом. Но патриарх Тихон не удовлетворил прошения Флоренского об увольнении, и тот продолжал трудиться в МДА, до 1926 года рецензируя работы студентов.

Даниловская академия при Даниловом монастыре стала своеобразным восстановлением справедливости в отношении епископа Феодора. Он надеялся воплотить в новой академии то, чего не удалось в полной мере сделать в МДА. «Разработка Богословия на строго церковном святоотеческом принципе» — такова была основа возникшей духовной школы, которую благословил патриарх и регистрации которой добились в Совдепе.

Епископ Феодор отказался от своей первоначальной идеи создать монашескую академию, и в итоге среди преподавателей были и белые священники, и миряне. Ректор рассчитывал на Мансурова, С. М. Соловьёва, Соболевского. Но в первую очередь обратился к Флоренскому. «С Вами я согласен делать что угодно и где угодно», — не раздумывая, ответил отец Павел.

Даниловская академия, как и «Академия, бывшая ранее у Троицы», по новым нормам относилась к частным школам, в которых запретили преподавать общеобразовательные дисциплины. Философию, например, вести было нельзя, а «философию культа» можно. Это очень радовало Флоренского: о подобной конкретике он всегда мечтал в МДА, потому что просто философия, психология или лингвистика в духовной школе — это и есть проявление схоластического научного мировоззрения, а органичным оно станет лишь, когда будет представлено через жизнь церкви. «Совнарком делает то, что не мог сделать Синод», — изумлялся отец Павел.

Хотя Флоренский активно участвовал в разработке учебных программ и лекционных курсов, преподавать в Даниловской академии ему не довелось. Быть может, причиной послужила чрезмерная занятость. Да, в первые годы советской власти он как многогранный специалист оказался в водовороте жизни, пригодились его знания, опыт, талант. За это его будет упрекать и внешняя, и внутренняя эмиграция: мол, пошёл в услужение Советам, трудился на них.

«Лучше грешить с эпохой, чем отделяться от неё, считая себя лучше других», — отвечал Флоренский. «Грешить с эпохой» — значит, быть с эпохой, быть со своим Отечеством. Эпохи меняются — Отечество остаётся. И только тот, кто смиренно пребывает рядом с ним и всё претерпевает вместе с ним, способен его спасти. Впавший в гордость не станет никого и ничего спасать. А спасать предстояло бесценные сокровища духа из многовековой ризницы русской истории. Предстояло перенести в новое время вечную икону России.

Лавра — это мы

«Лавра должна рассматриваться как целое, не лишаясь ни одной капли драгоценной влаги культуры», — настаивал Флоренский после 1918 года, когда был принят «Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах», согласно которому «все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ» объявлялись «народным достоянием», а значит, Лавра лишалась своих светских и храмовых помещений и должна была передать в горисполком и Гохран бо́льшую часть имущества и церковной утвари. Вслед за этим остро вставали вопросы о ликвидации Лавры как действующего монастыря и выселении монахов, дабы «рассадник поповщины» не препятствовал просвещению народных масс и не становился оплотом реакционеров.

Спасение было одно: убедить власть признать Лавру, как и многие другие монастыри и храмы, памятником искусства и старины. Лавра — «столица русской культуры», «конспект бытия нашей Родины», «микрокосм и микроистория». «Лавра есть осуществление или явление русской идеи», — говорил отец Павел. Чтобы понять Россию, нужно понять Лавру. А чтобы понять Лавру, нужно понять её устроителя — преподобного Сергия, «Ангела-хранителя России», поборника её единства, её духовного и державного укрепления, понять того, кого уже при жизни считали святым. Понимание же преподобного Сергия невозможно без постижения идеи Троицы, в честь которой на месте будущей Лавры Преподобным был построен первый деревянный храм и уже его духовными учениками возведён каменный собор. Всё, что разделяется, обречено на смерть, Троица же «побеждает страх ненавистной раздельности». Троица — это особо значимый на Руси праздник, рождённый и укоренившийся именно здесь, неведомый даже нашей православной матери — Византии. Троица — это и икона Рублёва: недосягаемая вершина, ни с чем не сравнимый образец духовного творчества. В этой иконе явлено небо, но не то, земное, физическое, что над нашими грешными головами, а то, что можно прозреть лишь очами святого. Очами преподобного Сергия взирал иконописец, когда в красках и линиях воплощал эту спасительную идею Руси. Оттого святой Сергий такой же автор, и автор первостепенный, «Троицы», как и преподобный Андрей Рублёв. Иконописец сумел явить незримое, непостижимое, потому что пребывал в духовной среде.

Флоренский подспудно даёт понять современникам, что если «жизнь насквозь чужда божественности», она «не способна принять в себя, воплотить в себе творческую форму», и оттого «уничтожается понятие культуры». Нет абсолютной ценности — значит, нечего воплощать. Нечего воплощать — значит, невозможна культура. Именно ради этого воплощения многие века и поколения Россия несла в Лавру своё творчество. Старалась самосохраниться за её стенами. «Лавра — это мы, более чем мы сами, это мы — в наиболее родных и наиболее сокровенных недрах нашего собственного бытия», — говорил отец Павел.

22 октября 1918 года по инициативе Московской коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины Наркомпроса создаётся Комиссия по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой лавры. В неё вошли прекрасные специалисты по церковной истории и искусствоведению, волей преподобного Сергия собравшиеся под его покровом: И. Е. Бондаренко, Н. Д. Протасов, М. В. Боскин, П. Н. Каптерев, Т. Н. Александрова-Дольник, С. Н. Дурылин, С. П. Мансуров, М. В. Шик. Председателем Комиссии стал комиссар местного Отдела народного образования Д. М. Гуревич, его заместителем — Ю. А. Олсуфьев, учёным секретарём и хранителем лаврской ризницы — П. А. Флоренский. Отец Павел оказался главным двигателем Комиссии. Он острее других осознавал потаённые, но первостепенные задачи её деятельности, и для их выполнения нужно было оставаться кротким, как голубь, и мудрым, как змея.

В