ним было все то же синее небо. И ничего, кроме неба. Раздражает.

Что-то меня все раздражает.

– Ты ревнуешь, – то ли спросил, то ли постановил Эдди.

– Я? – Я вздохнула. – Да, пожалуй. Она… она ведь притворяется.

Она больше не говорит о ненависти. Или о том, что хочет убить нас. Она не обвиняет, нет, но… только хуже все стало. Как по мне. А вот Чарльз рад. Он, кажется, верит, будто зелье, сотворенное сиу, действует. Верит, что сестра вернулась, стала такой, как прежде.

Только хрупкой.

И больной.

Она же старательно играла. И я кожей чувствовала, только… только как об этом рассказать? Он ведь почти счастлив. И неудобно разрушать это счастье.

В общем, запуталась я. Снова.

– Может, и так. А может, ты ревнуешь. – Эдди повернулся ко мне и сгреб в охапку.

– Пусти, задушишь!

Только совершенно не хотелось, чтобы он отпускал. С ним как-то спокойнее. И можно признаться в том, о чем другим в жизни не сказала бы.

– Я боюсь.

– Чего?

– Того, что будет там, на Востоке. Понимаешь, он сперва говорил, что мы вернемся, ну, в город, но теперь молчит. И я вижу, что он не готов оставить сестру. Пока она не поправится. А она не поправится. Никогда. И… и что дальше? Мне оставаться там? А я там вообще нужна? Или буду лишней? Может, он поймет, что я совсем не то, что ему надо? Что никакая я не графиня, а…

– Слишком много думаешь. – Эдди щелкнул меня по макушке. – Голова заболит.

– Уже болит. Иногда. – Я вздохнула. – И… и да, я ревную! Он постоянно с ней теперь! Только проснется – и сразу к Августе… и работает там, и… и обо мне вспоминает только ближе к ночи. А там, на Востоке, все только хуже станет. И вот зачем я ему?

– Спроси.

– У него?

– Ну не у меня же. Мне ты всегда «зачем».

– Поэтому и летишь?

– Ну… матушку тоже проведать надо. И вообще… – Эдди почесал за ухом. – Я тут со Странником парой слов перекинулся. И с Дэном тоже…

– Говори уже. – Я пнула его, а Эдди скривился, будто ему и вправду больно.

– Да нет. Пока особо не о чем. Это так-то… не мое дело. И не твое. Если только матушка захочет поделиться.

Ага. То есть опять тайны. Как же они меня утомили.

Буду вежливой.

Постараюсь, во всяком случае.

– А что до Августы, то ревнуешь.

– Ну и что?

– Ничего. Я тоже ревную. Знаешь, как хочется взять этого вот… лощеного графчика и мордой об пол?

– Он не лощеный!

– Но наглый. Особенно в последнее время. Прямо руки чешутся.

– Только попробуй!

– Знаешь, когда… в общем, будь моя воля, я бы тебя никуда не отпустил. Жили бы как раньше, до самой старости. Ты, я и матушка. Только это ведь неправильно, Милли. У тебя должна быть своя семья.

– А у тебя своя?

– Если получится.

– Ну, тебе же нагадали знатную и богатую невесту. Вот и найдешь.

Эдди фыркнул:

– На рожу мою погляди.

– Найдем ту, у которой зрение не ахти.

Только она меня заранее уже злит. И я понимаю. Все-то понимаю, о чем он говорит. Вовсе я не такая и глупая. Но понять – одно, а принять – совсем другое.

И думать не хочется.

И…

– Я в любом случае с тобой останусь, – заявил Эдди. – Что бы ни случилось. Будет плохо – увезу.

Я поверила.

Эдди верить легко. Он меня никогда не подводил.

– Только и ты постарайся никого не пристрелить там случайно.

– Случайно – постараюсь, – пообещала я.

И по детской привычке скрестила за спиной пальцы. А то ведь жизнь и вправду штука сложная.

В сон я провалилась уже ночью, так и не дождавшись возвращения Чарли. Наверное, обиделась, потому и ухнула как в бездну. Дирижабль плыл, но там, во сне, я смотрела на него словно со стороны. Какой нелепый.

– Какой нелепый. – Кархедон сидел на огромном камне. Сложенные над головой крылья распускались этакими парусами. Поблескивала в лунном свете чешуя. – Но люди поднялись в небо, что еще более нелепо. Кто бы мог подумать.

– Не ты, брат.

Черный дракон устроился на другом камне. И смотрели они друг на друга, а я думала, что они похожи словно отражения. И как понять, кто настоящий?

– Что на сей раз?

Мой камень был маловат, и лапы то и дело соскальзывали, что не могло не раздражать.

– Ничего, проклятая.

– Я его убила, между прочим, – то ли похвасталась, то ли пожаловалась я, чувствуя, как съезжает с камня моя чешуйчатая задница, и хвост ей не помогал. – Того… кем бы он ни был. Змееныша. Хотя вы ведь знаете, так?

Оба склонили головы.

– Конечно знаете. Все, что знаю я?

– Она не так глупа, какой казалась, – произнес Кархедон, улыбаясь во всю пасть. – Да, девонька, мы знаем. Спасибо. Это было познавательно.

– Значит, вы все-таки не умерли.

– Умерли.

– Но продолжаете жить?

– В какой-то мере. Но теперь узы ослабли. И скоро мы уйдем.

Не скажу, что будет их не хватать. Или… будет?

– Что это было? С ним? Сперва моя кровь подействовала, а потом… потом… перестала? Почему?

Раз уж я пока здесь и могу задавать вопросы.

– Потому что этот безумец решил стать драконом, – отозвался Кархедон.

– И у него почти получилось.

– А… это можно?

– Почему нет. Ты ведь становишься.

– Так! – От удивления я подалась назад и шлепнулась-таки с камня, неловко взмахнув крыльями. – Я… что?!

– Становишься драконом. Это займет некоторое время.

– В смысле… вот так… как здесь? Чешуя, крылья и хвост?

– Чешуя, крылья и хвост, – подтвердили братья и, глянув друг на друга, засмеялись. Вы слышали когда-нибудь, как смеются драконы? Как когтями по стеклу. И дымом все вокруг заволокло.

– Я не хочу!

– Боюсь, у тебя нет выбора. Ты приняла мою Силу, – сказал Эрханен.

– И мой Дар, – добавил Кархедон, скалясь так радостно.

– Я не принимала! И… я даже коробку не открыла.

– Так что тебе мешает?

Понимание, что не всюду стоит совать свой нос. А еще она не открывается.

– Сила крови Великого Дракона такова, – перестал улыбаться этот золоточешуйчатый засранец, – что нет такого вместилища, которое способно было бы удержать ее.

– К-как нет?

– Мой многомудрый брат пытается сказать, что эта Сила, даже помещенная куда-либо, становится частью этого предмета. И изливается сквозь него. Когда-то я преобразил некоторые вещи, отдав их племенам. И кровь стала частью этих вещей.

– И частью коробки? То есть там, внутри…

– Столько лет прошло, думаю, там внутри ничего и не осталось.

– А флакон?