Я молчала. Не хотела его отвлекать. Болтовня и сарказм очень спасают, когда ты нервничаешь, но не стоит злить того, от кого зависит, будешь ты распылена в подпространстве или нет. Это был бы бесславнейший из концов.

Наконец мы вышли на утоптанную снежную площадку. Львовский согнулся, тяжело дыша, зачерпнул рукой снега, приложил ко лбу, обтер лицо.

Я еле держалась на ногах. Перед глазами постепенно светлело. Метрах в двадцати от нас возвышалась черная скала, освещаемая месяцем; к ней вела тоненькая тропинка. Вокруг, под темным небом, насколько хватало взора, стояли тихие подавляющие горы, укутанные взбитым льдистым туманом. Снега по краям тропинки было мне по грудь. И холодно здесь оказалось так, что я мгновенно промерзла насквозь – даже губами пошевелить было невозможно. Попыталась двинуться, и тут же меня затошнило – пришлось закрыть глаза, пережидая, пока пройдет приступ.

На плечи легла теплая куртка.

– Спасибо, – голос был до отвращения испуганный. – Не хотите, чтобы ценная пленница околела от холода?

– Не хочу, – сипло согласился бледный шантажист. – Быстрее, ваше высочество, – он зашагал по тропинке, не оглядываясь и не проверяя, иду ли я за ним. Впрочем, куда я тут еще могла пойти?

Не дойдя до скалы, Львовский остановился и протянул мне руку.

– Мне нужно провести вас через щит, – ответил он на мой вопросительный взгляд. – Сами не пытайтесь его пройти, можете получить разряд.

– Спасибо, что предупредили, – с милой улыбкой процедила я, заметив то, на что сразу не обратила внимания, – глубокую обледеневшую канавку, пересекающую тропинку и словно ножом разрезающую снежную толщу по бокам от дорожки.

Пальцы у мага были такими же ледяными, как у меня. Он погладил воздух, что-то пробормотал – и под его ладонью вспыхнула синеватая огромная полусфера, уходящая далеко вверх и в стороны ровно по разрезам. Зашипел снег, поднимаясь столбом пара, канавка мгновенно наполнилась водой – и вдруг в щите открылся подрагивающий и зло потрескивающий искрами проход, а меня потащили дальше. К скале, в которой уже видна была узкая расселина – я хорошо ободрала куртку, протискиваясь в нее, прежде чем попасть в низкую пещеру. Маленькую, неприметную – как раз подходящую для того, чтобы прибить и спрятать одну дурную на всю голову принцессу. И не найдут ведь.

«А если выберешься, если получится спастись, то тебя прибьют сестры. Так что ты все равно смертница».

Дыхание от мысли о доме перехватило, я зло смахнула выступившие слезы и шагнула за Львовским дальше – пещера расширялась, спускалась вниз неровным коридором. Было сыро и холодно, и даже зажженный магом светлячок не спасал от страха и удушливой тяжести горы над головой. Я ускорилась и подошла почти вплотную к Львовскому. Хоть какая-то живая душа, пусть и злодейская.

Здесь, под давящей толщей камня, от которой хотелось втянуть голову в плечи, а ноги становились ватными и непослушными, вдруг остро начали ощущаться мое одиночество и уязвимость. Как я, оказывается, быстро привыкла к тому, что в последние месяцы за моей спиной встала не только любящая и могущественная семья, но и охрана, и Мартин. Сейчас ко мне вдруг вернулось чувство, преследовавшее меня все семь лет до коронации Василины, – что нужно стоять за себя, что ты одна на передней линии фронта.

«Разнылась. Давай поплачь еще».

Я сердито фыркнула, нащупала в кармане брюк зажигалку и распечатала пачку сигарет. Львовский покосился на меня, но ничего не сказал. А табачный дым и согрел, и успокоил, и даже настроил на умиротворенный лад. Я крутила головой, пытаясь запомнить путь, но потом плюнула. Сама я здесь обратно никогда не пройду.

Тонкие и узкие коридоры спускались и поднимались, разветвлялись, сворачивали то вправо, то влево. Вниз то и дело отходили ответвления, из которых тянуло теплом, но меня вели дальше. Кое-где на стены крепились светильники, освещавшие подземелье страшноватым красным светом, но в основном мы шагали в такой тягостной темноте, что мне все время казалось: сейчас на нас из очередного ответвления точно кто-нибудь бросится.

– А где мы? – не выдержала я. Звук собственного голоса немного успокоил.

– Под горой, – сухо ответил Львовский, ускоряя шаг.

– Содержательный ответ.

Он промолчал. Под моей ногой что-то хрустнуло, и я едва удержалась, чтобы не взвизгнуть. Руки от нервов были влажными, и я вытерла ладонь о куртку.

– И почему злодеи всегда выбирают такие жуткие места?

– Вы еще не видели жутких мест, ваше высочество. – Нет, он правда пытается от меня убежать! Я на ходу прикурила вторую сигарету и тоже ускорилась.

– Может, скрасите нашу увлекательную прогулку и расскажете, что вам нужно?

– Вам всё объяснят, – раздраженно пробурчал маг. – Потерпите. Немного осталось.

– Да ладно, – едко сказала я, – а я-то только во вкус вошла. Век бы тут гуляла.

Он усмехнулся.

– Вы хорошо держитесь. Не рыдаете и не визжите.

– Повизжать? – с готовностью предложила я. Голова от стресса уже не соображала, и язык молол что попало. Кажется, Львовский это прекрасно понял, и я приказала себе молчать, чтобы не позориться. Но через несколько минут все же сорвалась. – Что с Катей?

– Все с ней нормально, – неохотно ответил мужчина.

– И вас ничто не смущает? Совесть не мучает?

«Марина, да закрой ты свой рот. Это же преступник, не дразни его».

Он снова не ответил. Впереди, в стене, показалась обычная деревянная дверь. Ее открыли, пропустив меня вперед, – и я оказалась в тепле. В светлой, большой гостиной самого настоящего дома с большими окнами, множеством дверей и разожженным камином. Комната была обставлена с той шикарной небрежностью, которая бывает только у очень богатых людей.

– Располагайтесь, – похититель кивнул на диван у камина. – Отдохните.

– Я хочу поговорить с Катей, – упрямо напомнила я. Голос был ужасный – сиплый, скрежещущий.

– Я все устрою, – ответил Львовский. – Подождите.

И исчез за одной из дверей. Оттуда послышались мужские голоса. Я не стала прислушиваться – обошла гостиную, выглянула в окна. Пятна света из дома ложились на снег, вокруг чернели горы. С той стороны, откуда мы пришли, окон не было – видимо, дом одной стеной был пристроен к скале. Меня начало потряхивать, поэтому пришлось отложить исследования и погреться у камина. Пальцы отогревались, оттаивали, тошнота медленно проходила, и меня начало клонить в сон, но я упрямо открывала смыкающиеся веки, терла глаза и мрачно размышляла, есть ли здесь кофе и не убьют ли меня за наглость, если я его потребую.

Дверь за моей спиной наконец-то открылась. Я обернулась, расправила плечи и тут же удивленно подняла брови. Если Львовский походил на зажиточного аптекаря, то вошедший с ним мужчина – на толстого пожилого пекаря, страдающего почечной болезнью.