У Луизы перехватило дыхание. А не ошиблась ли она насчет Кэти?

– Ее зовут Рита Мья, – запинаясь, выговорила она. – Насколько я знаю, она все еще в заключении.

В глазах Кэти мелькнуло что-то неопределенное – боль, печаль?

– Какой ужас, – едва слышно произнесла она, но тут же повернулась и упорхнула к группе гостей в дальнем конце зала, будто ей срочно понадобилось поговорить с ними.

Проводив ее взглядом, Линтон прошептал:

– Не верь ни одному ее слову.

Луиза наблюдала, как Кэти уже вовсю хохочет.

– Мне дурно делается, как подумаю, что ты ведешь переговоры с ее мужем.

Впрочем, она не могла сомневаться в Линтоне. Было что-то почти религиозное в том, как он готовился разоружиться. Когда он лежал, уставившись в потолок, прежде чем погасить свет, она понимала, что капитуляция была формой мятежа, что под прикрытием этого тягостного неестественного перемирия происходили события гораздо более значительные, чем любое сражение.

И все же Луиза удивилась, узнав, что один из союзников Линтона – американец.

Наступил октябрь, Луиза была уже на приличном сроке беременности. Они с Линтоном пили коктейли в «Ориент Клаб» с парнем из британского посольства по имени Том Эрвин и его симпатичной немецкой женой Ханной-Ларой – оба из длинного списка «друзей» Линтона, с которыми Луизу недавно познакомили.

Встреча в клубе означала зевак и суматоху, которые по-прежнему сопровождали Луизу, стоило ей появиться на публике, каждый второй ее узнавал – на этот раз солдат с винтовкой у входа, – а дальше внимание окружающих нарастало волной, и Луиза либо пыталась нырнуть в нее, либо взлететь на гребень, мобилизовав все свое чувство юмора. Сейчас, после того как первый шквал миновал и до них докатывалась только легкая рябь, Луиза сосредоточилась на Томе и Ханне-Ларе. На сцене, рядом с которой выбрал столик Линтон, наяривал до непристойности оптимистичный оркестр.

– Вы только послушайте… – говорил Линтон, делая знак официантке, что пора повторить, – послушайте, что моя утонченная жена вытворила вчера вечером с москитной сеткой.

– Нет-нет, сначала поведай, что отчебучил ты, – рассмеялась Луиза. – Итак, мы ложимся спать, жара, и оба на взводе…

Они вели себя как самые обычные супруги, свободно подшучивающие друг над другом в компании другой, уже слегка разочарованной, семейной пары.

– И имейте в виду, что эта женщина способна срезать выстрелом банан с дерева на расстоянии полутора сотен футов. Серьезная угроза моей мужественности.

– И вдруг, – гнула свою линию Луиза, – он срывает сетку, швыряет ее к двери и орет на меня: «Она порвана! Принеси другую!»

– Какое свинство! – возмутилась Ханна-Лара.

Словно заверяя Луизу в искренности их дружбы, она весь вечер напролет одаривала ее сияющими улыбками – милыми, открытыми, великодушными улыбками, каждая из которых будто бы говорила, сколь прискорбно равнодушен Запад к участи каренов.

– Я тут пас, – пробормотал Том, вертя в руках пустой стакан. – Никогда не вмешивайся в семейные перепалки. Вот мой девиз.

– Но ты еще не слышал самое интересное, – возразил Линтон. – Луиза тут же бешеной кошкой спрыгнула с кровати, схватила несчастную сетку и швырнула в огонь.

Том и Ханна-Лара рассмеялись, Линтон же, как заметила Луиза, шарил взглядом по танцующей публике. И нисколько не удивлялся, что кружащиеся пары смотрят на них самих. Хотя когда он перевел взгляд на нее, Луиза увидела в его глазах тревогу.

– Ты должна обожать меня за то, что я так тебя завел, – улыбнулся он.

– Мне никогда не было так стыдно.

– Один из тех случаев, когда понимаешь, что стыд не имеет смысла.

– Это что, Уилл? – перебил Том.

Обернувшись, Луиза увидела европейца в плаще. Он только что вошел, плащ потемнел от дождя, человек неловко протирал очки. Она никогда прежде не встречала его, даже имени не слышала, но, заметив, как этот человек замер, едва надел очки и встретился взглядом с Линтоном, сразу поняла, что это кто-то очень важный.

А Линтон – хотя и всего на мгновение – тоже замер. Но когда незнакомец подошел к их столу, Линтон вскочил и даже приобнял его за плечи.

– Ханну-Лару ты знаешь, – сказал он. – А это Луиза, моя жена.

Как и Линтону, мужчине было около сорока, но улыбка у него была по-детски застенчивая – сочетание почтительности, отстраненности и словно бы стыда. Его взгляд задержался на животе Луизы, и даже в тусклом свете она заметила, как он покраснел. И даже чуть отступил назад – потрясенный увиденным?

– Генерал с восторгом отзывался о вас, – произнес человек, и Луиза опознала в нем американца.

Она приняла протянутую руку и была озадачена вялостью пожатия.

– Присоединяйся к нам! – пригласил Линтон.

Тут же рядом нарисовалась официантка, Линтон подхватил с подноса скотч и вручил его американцу, пока изумленная девушка расставляла остальные напитки.

– Мой друг Уилл вечно задается вопросом, оправдывает ли цель средства. Я же всегда говорю ему, что хорошая компания оправдывает пьянство.

– Хорошо бы оно оправдывало только это, – заметила Луиза.

Линтон игриво подмигнул ей, явно шокировав американца, хотя тот и старательно рассмеялся вслед за Ханной-Ларой и Томом.

– Я намерен, – продолжал Линтон, – пустить в ход любые средства, лишь бы отвлечь Тома от темы Вьетнама.

– Но не сможешь отвлечь меня от обсуждения бирманской экономики, – встрял Том. – Вот ты бизнесмен, Уилл, как ты справляешься с массовым исходом из страны всех иностранцев, которые поддерживали экономику? С национализацией компаний по экспорту-импорту, с объявлением вне закона иностранной валюты? По мне, так ситуация безнадежна.

Только европеец может говорить с такой прямотой, подумала Луиза, с откровенностью, которая возможна лишь в безопасном окружении.

– Иногда мне приходит в голову, – задумчиво проговорил американец, хлебнув виски, – что трудные времена – например, когда сбережения населения обращаются в ничто из-за девальвации, – это прямой путь к беспорядкам и даже мятежу. Люди обозлены, обездолены, ущемлены в правах, и, как результат, возникают новые политические течения, возьмем ту же Исламскую национально-либеральную партию. – Он покосился на Луизу. – Экономика в руинах, и одни слои населения возбуждены, так сказать. Но другие еще ожесточеннее сражаются за перемены в Бирме. Я вижу в этом надежду…

– А я вижу жену, которой нужно потанцевать, – перебил Линтон.

Он напивался с лихорадочной скоростью и теперь, утерев лоб рукавом, махнул солисту, который тотчас завел шлягер Пресли «Сейчас или никогда».

Американец жутко смутился. Он выжидательно уставился на свои колени, надеясь, видимо, что Линтон пригласит Луизу. Том сориентировался и увлек Ханну-Лару на танцпол. А Линтон, внезапно заметив знакомого, растворился в толпе.