От последнего умозаключения Луиза едва не взорвалась негодованием и, с трудом сдерживаясь, проговорила:

– Или чтобы подорвать этот режим – если твои друзья правы… Неужели мы верим слухам, папа? Неужели мы не знаем, что им нельзя доверять? Меня не волнует, что думают другие.

– Не волнует, что думают другие карены?

– О чем ты? Наш народ поддерживает его.

– И ходят слухи, что он был склонен идти собственным путем, чтобы добиться этой поддержки.

– Ну вот, ты опять о слухах!

– Не все карены в восторге от его действий, Луиза. В Армии каренов у него есть оппонент, человек, которого знают под псевдонимом Бо Му. Горячая голова, бешено вспыльчивый сукин сын, и говорят, что только его опасается Линтон, и всерьез опасается. И этот человек резко против сделок с режимом, против любых переговоров – даже переговоров с Западом, с которым мы тоже неоднократно обжигались, – в то время как Линтон, похоже, ищет контактов с ЦРУ.

– Это только предположения, папа?

Она могла бы сказать: как можешь что-то знать наверняка ты, заточенный в своем кабинете, черпающий информацию из единственного источника – от бывших узников, навещающих тебя из жалости?

Но она лишь сказала:

– Это же просто бред. Линтон хочет вступить в контакт с тираном, с одной стороны, и с демократическими силами – с другой…

– Они гораздо теснее связаны, чем ты можешь подумать…

Луиза невольно взмахнула рукой, словно отметая всю эту чушь. Отца это задело. На лице его мелькнула страдальческая гримаса.

– Я хочу лишь сказать, – устало проговорил отец, – как ты будешь себя чувствовать, если окажешься связанной с человеком, виновным в гибели Каренского союза?

Тот, кого они обсуждали, был уже на полпути к выходу из поместья; Луиза увидела, как Линтон стремительно спускается по заросшему кустарником холму, словно убегая от всех этих предположений.

– Если это произойдет, – услышала она свой голос, – если Линтон будет виновен в роспуске Каренского союза, я решу, что это лучшее, что могло случиться.

Луиза никогда не осмеливалась высказывать столь радикальные взгляды – разве могла она позволить себе такое, если ее отец всю свою жизнь бился за Каренский союз? Но бойня в университете научила ее, что если история страны формируется этнической ненавистью, то новый диктатор будет строить государство на основе еще более глубокой и яростной ненависти. И если страна стремится к оздоровлению, если страна намерена покончить с ненавистью, то люди этой страны должны действовать вместе. Безусловно, этнические меньшинства страдали и страдают куда больше, чем бирманцы: изнасилования, обезглавливания, четвертования, рабство, не говоря уже о нескончаемой череде унижений, изгнаний, постоянном чувстве неполноценности. Да, небирманцы веками страдали от господства бирманцев, но ведь и сами бирманцы тоже жертвы военной диктатуры Не Вина. Они осознали, что безопасность и правосудие им тоже отныне не положены.

– Я доверяю Линтону, пусть он определит, пришло ли время нам, каренам, отказаться от мечты о собственном государстве или даже от мечты о суверенитете в составе федерации. Возможно, лучше сражаться за улучшение государства, которое уже существует.

Отец долго молча разглядывал ее, будто видел перед собой незнакомку, в которую она вдруг обратилась. Потом сказал:

– Ты гораздо более революционна, чем я. – Помолчал и добавил: – Ты действительно думаешь, что бирманцы смогут преодолеть свой расизм? – И когда она не ответила, продолжил: – Ты веришь в Линтона… Но так и не сказала мне почему. Почему, когда ты даже не знаешь этого человека?

И снова Луиза сдержалась, чтобы не выложить свой единственный аргумент – что с Линтоном она познакомилась много лет назад. Хотя тогда она знала лишь долговязого мальчика-мужчину, который принес ей ржавый старый велосипед и танцевал джиджин, чтобы рассмешить ее, пока она крутила ручку швейной машинки. Который во времена темного отчаяния воплощал для нее надежду и свет. И мечту. Мечту о сплоченной нации, не испорченной вековыми предрассудками. И кто она такая, чтобы говорить за эту нацию, когда один вид пистолета Линтона породил в ней желание обрести силу?

Самым замечательным в лице папы были глаза – большие, широко распахнутые, почти немигающие, – свидетельство десятилетий восторгов, дискуссий и страданий. И когда эти глаза сейчас изучали ее, Луизе показалось, что отец читает все ее мысли, а потому вовсе не обязательно отвечать на его вопрос вслух.

– Если и вправду Линтон стремится к доверию… – снова заговорил отец, и Луизе захотелось оборвать его, признаться, что да, она ничего не знает об этом человеке и его намерениях. – Если он действительно стремится выстроить доверие между людьми, тогда я надеюсь, что у него все получится. Требуются мужество и стойкость, чтобы доверять, когда тебя лишают достоинства, когда тебя стараются превратить в подонка, которым, по их мнению, ты должен быть… Это не под силу большинству людей – мне, боюсь, не под силу. Возможно, Линтон знает способ, как прикоснуться ко злу, не заразившись им. Что бы ни задумал Не Вин, может, именно Линтон сумеет выбраться живым и нравственно окрепшим. Может быть…

Луиза уже почти решилась признаться, что сомневается, но тут отец положил сильную широкую ладонь ей на голову и сказал:

– Вручаю тебя Господу и милосердию его.

Тяжесть его ладони будто говорила, что хоть в нем и достает мужества отпустить ее, но веры, что она сумеет выкарабкаться целой и невредимой, в нем нет.

И внезапно Луиза испугалась, что никогда больше они не будут сидеть вот так, бок о бок. Потянулась обнять его, нечаянно выбила фляжку из руки, а потом они стукнулись головами, одновременно наклонившись за фляжкой, и салон машины окутал запах виски.

– Последняя капля, – улыбнулся папа, поднимая посудину. Поднес фляжку к губам, и Луиза внимательно смотрела на него, пока наконец он не сдался и не опустил пустую фляжку на сиденье между ними. – Просто не могу понять, почему ему… – пробормотал он едва слышно.

– Почему – что? – ласково спросила она.

И по тому, как рассеянно он обернулся к ней, Луиза поняла, что отец решил, будто она уже ушла.

– Почему Линтону нужно соглашаться на условия Не Вина в этих мирных переговорах. Я сказал ему, что не уверен, что хочу в зятья человека, который делает предложение с пистолетом на поясе, а он ответил, что если все дело в этом, мне не следует беспокоиться, что он решил сложить оружие, сдать оружие всей своей бригады.

Как она могла рассчитывать на доверие, если сама не умела доверять? В первые недели их брака, пока Линтон готовился к началу мирных переговоров, которые, вероятно, должны были стать и его капитуляцией, Луиза позволила своим сомнениям оставаться невысказанными. Чего Линтон на самом деле хотел добиться этими переговорами, чего он на самом деле хотел от нее, чего она хотела от их отношений – все эти вопросы она так же утопила в настойчивом желании быть ближе к мужчине, к которому она с каждым днем все больше привязывалась.