Прошла минута, пока Луиза с американцем осознали, что остались вдвоем, а коктейльный столик будто скукожился в размерах.

– Вы работаете в посольстве? – спросила Луиза.

И одновременно с ней американец выпалил:

– Я слышал, вы встречались в Китае с Чжоу Эньлаем?

Она расхохоталась, а он смутился еще сильнее. Его вопрос прозвучал небрежно, но стремительность, с какой он слетел с губ, выдавала, что американец продумал его заранее. Вопрос заодно обнажил то, что Луиза сочла стремлением американца поместить ее в свою картину мира, разделенную на красных и всех остальных. Ей отчего-то хотелось противостоять ему (как не смогла она противостоять У Ну, когда тот через Кэти настоял, чтобы Луиза вошла в делегацию знаменитостей в Китай, и как совершенно не могла противостоять Линтону, с его секретными союзами); ей хотелось возмущенно противостоять этому категоричному желанию американца непременно объявить ее либо одной из своих, либо одной из тех.

– То есть вы не из посольства? – ответила она, поймав его встревоженный взгляд.

– Уверен, я видел вашу фотографию с Председателем. – Он натянуто улыбнулся.

– Не удивлюсь, если вы видели множество моих разоблачительных фотографий, мистер…

Тут вернулся Линтон, возбужденный даже более прежнего.

– Уилл, ты что, до сих пор не пригласил ее? – возмутился он. – Песня почти кончилась!

Луиза понимала, Линтон что-то задумал и хотел, чтобы американец заткнулся и сделал вид, что ему нечего скрывать, ведь вокруг десятки соглядатаев. И тут американец действительно преобразился – улыбнулся своей неловкой мальчишеской улыбкой и застенчиво посмотрел на Луизу, как будто это он, а не Линтон или певец умоляет ее в последний раз прийти и обнять его, быть его девушкой сегодня вечером. И Луиза вдруг ощутила вину за свою беременность, свое бунтарство, за все свои бестактности.

– Пойдемте, – предложила она, соскальзывая с табурета. – Мы получили приказ.

– Я не могу…

– Сейчас или никогда, – улыбнулась она.

И только когда они нерешительно переминались в объятиях друг друга, Луиза заметила, что все парочки, топчущиеся вокруг, – в дешевых, государственного пошива, саронгах и костюмах. За ней и Линтоном шпионили постоянно, но никогда столько людей сразу – по меньшей мере, тридцать, сорок… Линтон, конечно же, сразу все понял и именно поэтому выставил на всеобщее обозрение ее – дабы отвлечь внимание от себя.

– Линтон? – невольно окликнула она.

Он стоял у их столика. Но смотрел вовсе не на нее. Не прятался от ее испуга и обвинений под очередной обезоруживающей улыбкой. Он пристально изучал человека, который неловко обнимал его жену.

Время от времени Линтон появлялся у них с несколькими блоками сигарет или пачек риса в руках, словно в качестве искупительной компенсации за то, что он похитил у Бенни и Кхин, а та, что он похитил, кажется, стала слишком гордой, чтобы составлять компанию мужу во время этих визитов. Но когда на исходе декабря, за считаные дни до Рождества, Линтон возник в дверях, по его сосредоточенному взгляду Бенни сразу понял: что-то произошло.

– Что с Луизой? – спросил он, едва Хта Хта оставила их наедине в гостиной.

Кхин, по-прежнему то ли стеснявшаяся, то ли считавшая ниже своего достоинства показываться перед мужчиной, который выбрал Луизу, убежала наверх, завидев на подъездной дорожке автомобиль Линтона.

– Она… – Бенни замялся. От Грейс он знал, что Луиза на большом сроке беременности.

– Она в порядке, – успокоил Линтон, протягивая бутылку виски: – Выпьем?

Бенни опустился в кресло, пока Линтон щедро наполнял стаканы.

– Легкая тошнота, и только, – сказал Линтон, но таким тоном, что Бенни снова встревожился.

Они чокнулись, и Бенни с вымученной улыбкой проговорил:

– Не поздновато ли для тошноты?

Линтон пожал плечами и сел в кресло с таким видом, будто вся эта женская чепуха ему непонятна и неинтересна. Пару минут он прихлебывал виски и смотрел, как за окном ветер гнет ветви деревьев. Он выглядел таким неуместным здесь – напряженный, с прямой спиной, – в этом обветшалом доме, где годами ничего не происходило, если, конечно, не считать того, что было сокрыто от глаз.

– Я рассказывал тебе, – неожиданно для самого себя заговорил Бенни, пытаясь, возможно, отвести удар, который пришел нанести Линтон, – рассказывал, как так вышло, что я женился на Кхин? Я служил в таможне, офицер Вооруженных Сил Его Величества. Одной из моих обязанностей была инспекция судов и гидропланов, входивших в порт или покидавших его. – Он вроде бы и хвастался, но понуро уткнулся в свой стакан, будто не понимая, что за жидкость там плещется. – Однажды, проверив очередной гидроплан, я возвращался в контору и тут увидел в конце причала самую прекрасную женщину на свете. В красном наряде и с ребенком. Кхин тогда работала няней – ты знал?

Но Линтон промолчал, глядя отстраненно, точно поглощенный собственным смятением.

– Она показывала на что-то, – продолжал Бенни. – Сказала мальчику несколько слов, и они вместе посмотрели в море. Интересно, что там такое, подумал я. Я ведь знал каждое судно и каждого человека в радиусе пятисот футов от этого берега.

– Я собираюсь забрать вашу дочь в подполье, – сказал Линтон.

И Бенни понял: неизбежное случилось. Луиза в опасности. Он понял, что Линтон пришел с сообщением: их жизни под угрозой. Хотя само присутствие Линтона здесь ставило под сомнение это предположение – твердый голос, прямой взгляд, прическа волосок к волоску, ладно сидящая форма, даже его руки, отставившие в сторону стакан и лежащие теперь на коленях, выглядели такими уверенными. Да, все в Линтоне утверждало великолепие жизни, ее несокрушимость.

– Может, еще под одной? – выдавил наконец Бенни.

Почтительно, почти покаянно Линтон встал и наполнил стаканы.

– Я всегда думал, что самое невыносимое, совершенно немыслимое, – заговорил Бенни, когда Линтон сел, – это уехать из Рангуна. Ты же знаешь, я родился здесь. Мой дед был городским раввином. Никогда не забуду день, когда японцы начали бомбить город. Почти все мои сослуживцы уехали. Я мог попросить убежища в Индии. Кхин хотела, чтобы я уехал. Но сама она не желала бросить Бирму. Луизе было год с небольшим, может, два. Совсем еще малышка.

Но больше он не смог вымолвить ни слова. И вдруг разразился судорожными рыданиями.

– Ее мать это убьет, – выдавил он с трудом. И потом, поверх молчания Линтона: – Она делает вид, что оскорблена, но она любит Луизу больше жизни!

Чувствуя, как Линтон наблюдает за ним, Бенни взял себя в руки, высморкался и робко поднял глаза, чтобы встретиться с прямым и твердым взглядом Линтона.

– Переговоры не окончены, – сказал Линтон. – Но бирманцы загнали нас в угол. Вероятно, мы не сможем остаться в Рангуне до родов.