Масаи обычно любят поговорить и поспорить, но эти двое были молчунами. Я заявил, обращаясь ко всем масаи, включая зрителей, которые стояли поодаль, что меры будут приняты. Говорить приходилось через Мвинди, он переводил мои слова Арапу Майне, а тот передавал клиентам. Я стоял, опираясь на трость мзи, в набалдашник которой был вколочен расплющенный серебряный шиллинг, и в нужных местах урчал на чистейшем масайском, напоминая при этом Марлен Дитрих, урчащую от любовной истомы либо от сопереживания, — звуки разные, но одинаково глубокие, с высокой нотой в конце.

Я пожал масаи руки, и Мвинди, обожавший сообщать дурные вести, сказал по-английски:

— Бвана, есть две женщины с вавами.

Вавой называют любое венерическое заболевание, а также фрамбезию, по поводу которой единого мнения не существует. Возбудителем ее является спирохета, как и у сифилиса, однако способ передачи пока неясен. Считается, что можно заразиться от чужой посуды, в общественных туалетах или через поцелуй. За всю практику я ни разу не сталкивался с подобным невезением.

Фрамбезию я к тому времени знал досконально, как родную сестру; иными словами, видел ее постоянно и принимал как должное.

Обе масаи были весьма красивы и наглядно иллюстрировали мою теорию, что в Африке чем женщина красивее, тем чаще у нее находят фрамбезию. Мсемби обожал мои медицинские упражнения и без напоминаний принес необходимые средства. Пораженные участки я сперва почистил, бросив результат в еще живое пепелище, а затем помазал генцианвиолетом для психологического эффекта. Генцианвиолет своим чудесным золотисто-лиловым цветом оказывает волшебный эффект на боевой дух пациента, воодушевляет врача и веселит зрителей. Пользуя им женщин, я обычно не забываю и о мужьях, в завершение процедуры ставя им на лоб фиолетовую точку.

В этот раз я решил перестраховаться и опрыскал пациенток сульфатизолом, стараясь не дышать, а потом щедро помазал ауреомицином. Пенициллин они приняли перорально и по чуть-чуть, в соответствии с моим методом. Обычно я выжидаю сутки после первого приема, и если улучшений нет, ввожу пенициллин в чудовищных количествах, сколько не жалко. Напоследок я извлек у себя из-под мышки порцию снаффа, разделил ее пополам и заложил каждой пациентке за ухо. Мсемби особенно любил эту часть. Спросив тазик горячей воды и брусок голубого мыла «Некко», я тщательно вымыл руки, так как здоровался с пациентками. Их ладони были нежны и прохладны. Если с масайкой здороваешься за руку, даже в присутствии мужа, она завладевает твоей рукой и не торопится ее отдавать. Может, это нечто этническое, а может, личное, связанное с моим статусом специалиста по фрамбезии. Я не мог спросить об этом Нгуи: нашего словаря было недостаточно, чтобы проработать тему. В благодарность за лекарские услуги масайка может презентовать тебе пару початков кукурузы, но это бывает нечасто.

Следующий пациент не вдохновил бы даже начинающего терапевта. Судя по зубам и гениталиям, он выглядел старше своих лет. Дыхание затруднено, температура под 40, язык покрыт белым налетом, в горле, если нажать на язык, видны белые ямки. Когда я слегка пощупал печень, его буквально скрючило. Жаловался он на боли в голове, животе и груди и уже много дней — он сам не помнил сколько — страдал запором. Будь он животным, я бы его пристрелил. Однако он был моим африканским братом, и я дал ему хлорохина на случай, если это малярия, несильного слабительного и аспирина, чтобы снять боль, а затем мы прокипятили большой шприц, уложили беднягу на живот и вкатили полтора миллиона единиц пенициллина в его дряблую черную задницу. Все понимали, что это напрасная трата пенициллина, но глупо экономить, когда банкротство неизбежно; к тому же мы недавно обрели новую религию и жалели всех, кому повезло меньше, и вообще, зачем пенициллин, если за последней чертой ждут Счастливые Охотничьи Угодья?..

Мвинди, в зеленом халате и зеленой шапочке наблюдавший за приемом и считавший нас неверными шалопаями из племени камба, объявил:

— Бвана, еще один масай с вавой.

— Веди.

Этот оказался симпатичным юным воином и держался гордо, хотя и стеснялся своего недуга. Случай был хрестоматийный: твердый шанкр, уже довольно застарелый. Ощупав его, я сложил в уме оставшийся пенициллин и напомнил себе, что мужчине паниковать не подобает и что самолет прилетит со дня на день. Мы принялись снова кипятить шприц, хотя парнишке в его состоянии уже нечего было бояться. Мсемби протер спиртом ягодицу — в этот раз плоскую и упругую, как и должно быть у мужчины. Я сделал укол и проследил, как стекает по коже маслянистая капелька, свидетельство моей криворукости и небрежного отношения к веществу, которое было для нас дороже гостии. Парнишка поднялся и взял копье. Через Мвинди и Арапа Майну я объяснил ему, когда надо прийти опять, и добавил, что визитов будет всего шесть, после чего ему следует обратиться в больницу с моей запиской. Рукопожатием мы не обменялись, потому что парень был моложе меня, однако на его лице играла улыбка и он гордился, что получил в задницу иглу.

К нам подошел Мтука. Происходящее его совершенно не касалось, однако ему было любопытно отправление медицинской практики, а главное, он надеялся, что кому-нибудь потребуется хирургическое вмешательство, ибо я делал операции, сверяясь по анатомическому справочнику, который Нгуи держал у меня перед носом. В справочнике были великолепные цветные картинки, как одиночные, так и двойные с разворотом, чтобы можно было видеть тело одновременно и спереди, и сзади. Операции любили все, но сегодня резать было некого, и Мтука приблизился — высокий, раскрепощенный, глухой, с эффектными шрамами, нанесенными давным — давно, чтобы произвести впечатление на девчонку, и предложил, одернув клетчатую рубашку, подарок Томми Шевлина:

— Квенда на Шамба.

— Квенда, — сказал я Нгуи. — Две винтовки. Ты, я и Мтука.

— Хапана халяль?

— Добро, позови Чаро.

— Мзури, — кивнул Нгуи. Добыть кусок доброго мяса и не забить его по правилам было бы оскорблением для стариков мусульман.

Кейти знал, что мы были плохишами, и все же относился к нам серьезно, с тех пор как я объяснил ему азы нашей новой религии, истоки которой были старше, чем вершина. При желании мы могли бы, наверное, перековать Чаро, хотя было жестоко лишать старика привычного конфессионального убежища, организованного гораздо грамотнее, чем наше. Прозелитизм, однако, был нам чужд, и мы довольствовались тем, что Чаро уважал нашу веру.

Мисс Мэри страстно ненавидела все, что ей было известно о новой религии (а известно ей было немного), да никто и не стремился ее обратить. Будь она одной из нас по праву рождения, никто бы не возражал, но шансов примкнуть к нам на избирательной основе у нее, боюсь, не было. Конечно, ее группа поддержки, состоявшая из молоденьких егерей во главе с великолепным красавчиком Чунго, выбрала бы ее куда угодно, хоть королевой рая, однако среди нас молоденьких егерей не наблюдалось, и хотя мы планировали отказаться от бичевания и смертной казни применительно к кому бы то ни было, кроме наших недругов, и намеревались подарить свободу всем невольникам, за исключением тех, кого сами взяли в рабство, а каннибализм запретить окончательно и бесповоротно, для тех, кто его не практикует, — мисс Мэри не набрала бы в нашем округе нужного числа голосов.