Мы въехали в Шамбу, и Нгуи сходил за Деббой. Она уселась на переднее сиденье, положив руку на мою кобуру. Мы укатили прочь; дети и старики махали нам вслед, а Дебба принимала их приветствия благосклонно, как главнокомандующий на параде. В то время она делала жизнь с вырезок из цветных еженедельников, какими я ее в изобилии снабжал; следствием этого было истинно королевское высокомерие, свидетелями которого мы были в галантерейной дуке, когда покупали отрезы на платья. Не знаю, кто именно служил Деббе образцом для подражания. Выбирать ей было из кого: год выдался урожайным на выгодно заснятую помпезность. Я пытался обучить ее особому изгибу запястья и волнообразному движению пальцев, которым, бывало, греческая принцесса Аспасия приветствовала меня через накуренный гвалт «Гарри бара» в Венеции. Увы, в Лойтокитоке еще не открыли «Гарри бара».

Итак, Дебба благосклонно принимала приветствия толпы, а я сидел рядом, держась с чопорной благожелательностью. Машина выехала на дорогу и побежала вверх по склону к тем местам, где я надеялся, ко всеобщему удовлетворению, добыть зверя крупного, жирного и сочного.

Мы охотились усердно: лежали до темноты на старом одеяле, надеясь, что какой-нибудь зверь выбредет на открытое место. Не выбрел ни один. Когда пришло время возвращаться, я застрелил газель Томпсона, чего нам было вполне достаточно. Мы с Деббой сидели на одеяле; я прицелился и положил ее палец на спусковой крючок поверх моего; сопровождая цель, я чувствовал легкое давление ее пальца; она приникла ко мне и старалась не дышать. Затем я скомандовал: «Пига!» — и ее палец напрягся одновременно с моим, точнее, на долю секунды позже, и газель, которая только что беззаботно паслась, подергивая хвостиком, повалилась, нелепо задрав к небу четыре ноги, и Чаро ринулся к ней в потертых шортах, синем пиджаке и старом тюрбане, чтобы перерезать горло.

— Пига мзури, — похвалил Нгуи.

Дебба повернулась к нему, попыталась выдержать королевскую мину — и расплакалась.

— Асанта сана, — сказала она сквозь слезы.

Она плакала, а мы сидели и ждали. Успокоилась она быстро, как ребенок. Чаро закончил дело, и к газели подъехал джип, вырулив из-за крутого холма. Мтука откинул задний борт, они с Чаро раскачали газель и забросили в кузов; их фигурки и большая машина казались игрушечными на таком расстоянии. Затем джип стал подниматься вверх по склону, увеличиваясь с каждой секундой. Мне хотелось замерить дистанцию выстрела, но это было баловство, настоящий мужчина должен поражать цель с любой дистанции, с поправкой на рельеф.

Дебба смотрела на зверя, как будто впервые в жизни увидела газель, и трогала пальчиком небольшое отверстие: пуля пробила обе лопатки. Я боялся, что она перемажется в крови. В кузове над полом были привинчены металлические полосы, чтобы под мясом циркулировал воздух; место было не самое чистое, несмотря на частые помывки.

Дебба оставила труп в покое и тихо сидела между мной и Мтукой; мы видели, что ей не по себе, но ничего не спрашивали, а она только крепче сжимала мою кобуру. Когда мы вернулись в Шамбу, она снова взяла королевский тон, однако мысли ее где-то блуждали. Нгуи разделал газель, бросил собакам требуху и легкие, затем вычистил желудок, сложил туда сердце, почки и печень и отдал мальчишке, наказав отнести Деббе. На порог вышел мой тесть, я ему кивнул. Он принял от мальчишки белый влажный мешок с красно-лиловым содержимым и скрылся в дверях своего дома — по-настоящему красивой постройки с конической крышей и красными стенами.

Я вышел из машины и помог выйти Деббе.

— Джамбо ту.

Она ничего не ответила и ушла домой.

Между тем стемнело, и когда мы добрались до лагеря, там уже горел костер, и рядом стоял мой стул, и был приготовлен столик с выпивкой. Мвинди уже согрел воду для ванны; я хорошенько вымылся и надел пижаму, противомоскитные сапоги и тяжелый халат. Кейти ждал меня у костра.

— Джамбо, бвана.

— Джамбо, мистер Кейти. Мы добыли небольшого томми. Чаро все сделал, как надо.

Он улыбнулся, и я понял, что мы снова друзья. Улыбка у него была замечательная, такой я ни у кого не встречал.

— Присядь, Кейти.

— Нет.

— Я тебе благодарен за вчерашнее. Ты был прав и сделал именно то, что следовало. Я уже давно объяснился с отцом, сделал нужные визиты и подарки. Понятно, что ты об этом не знал. Он никчемный человек.

— Я знаю. Шамбой управляют женщины.

— Если у девчонки будет от меня сын, я дам ему хорошее образование. Он сможет стать офицером, врачом или юристом. Если захочет стать охотником, возьму его к себе и воспитаю, как своего сына. Ты все понимаешь?

— Да, бвана.

— Если будет девочка, я позабочусь о ее приданом. Она сможет жить со мной как дочь. Понятно?

— Понятно. Лучше, наверное, останься с мать.

— Я все сделаю по закону камба. Но жениться на девчонке и забрать ее домой я не могу — из-за наших дурацких законов.

— Кто-нибудь из братьев может женись, — сказал Кейти.

— Я знаю.

Тема, таким образом, была закрыта, и мы опять стали друзьями.

— Хочу с тобой ночная охота, с копьем, ты и я.

— Я только учусь, — сказал я. — Ничего толком не понимаю, и без собаки трудно.

— Никто не знает ночь. Ни я, ни ты. Никто.

— Я хочу научиться.

— Научишься. Только надо осторожно.

— Конечно.

— Никто не знает ночь. Только если на дерево заберись или безопасное место сиди. Когда ночь, зверь хозяин.

Кейти был слишком деликатен, чтобы обсуждать со мной религиозные вопросы, но в его глазах светилась искушенная мудрость старика, побывавшего на вершине холма и видевшего все земные соблазны, и я напомнил себе, что мы не должны развращать Чаро. Мне было ясно, что наша берет и теперь я запросто могу пригласить Деббу и Вдову на официальный ужин с настоящим меню и гостевыми карточками. Чтобы закрепить успех, я надавил еще чуть-чуть:

— В нашей религии запретов практически нет.

— Да. Чаро рассказывай ваша религия.

— Хорошая религия. Небольшая, но очень древняя. — Да.

— Ну, спокойной ночи, — сказал я. — В лагере порядок?

— Порядок.

Я еще раз попрощался, а он еще раз поклонился, и я позавидовал Отцу: ведь Кейти был его человеком. А с другой стороны, думал я, у тебя тоже есть люди, и хотя Нгуи нельзя сравнить с Кейти по целому ряду параметров, однако он жестче и веселее, и вообще времена изменились.

Я лежал в темноте, слушая голоса ночи и пытаясь понять, о чем они говорят. Кейти был прав: никто не знает ночь. Я намеревался познакомиться с ней в одиночку, пешком. Делиться надо деньгами, а женщинами, например, не делятся; вот и ночь я ни с кем не собирался делить. Сон не шел, и снотворное принимать не хотелось: я еще не решил, выйду ли на охоту с восходом луны. Опыта обращения с копьем я не имел, поэтому идти одному не следовало; к тому же моим долгом и великим удовольствием было встретить мисс Мэри, когда она вернется в лагерь. Общаться с Деббой тоже было моим долгом и великим удовольствием, однако я знал, что до восхода луны она будет сладко спать, а потом, когда луна взойдет, нам всем предъявят счет за наши радости и печали. Я лежал в кровати, чувствуя бедром надежную твердость старого дробовика, и пистолет, мой лучший друг и строжайший судья моих рефлексов, удобно покоился между ног в инкрустированной кобуре, до блеска отполированной руками Деббы, и я был горд, что мисс Мэри вошла в мою жизнь и согласилась выйти за меня замуж, и счастлив, что меня любит мисс Дебба, королева Нгомы; с учреждением новой религии все стало проще и мы сами могли выбирать, что грешно, а что нет.