— Мне тут один парень предлагает встречаться. Практически ходит за мной по пятам, — сказала она. — Я ему, конечно, отказала, но теперь постоянно о нем думаю. Даже сниться мне стал. Одн-на, как ты думаешь, Терн меня любит? Он не откажется от меня, когда вернется?

Я гладила ее по голове и уверяла, что не откажется.

Но почему тогда он ни разу не спросил меня о том, как поживает его невеста?

Я поглядывала на него искоса, шагая рядом по заснеженной опушке. Лыжи казались продолжением стройных ног — он держался уверенно и естественно. Болтающаяся за спиной котомка, судя по виду, была пуста. Интересно, давно ли он ел? Я, кстати, и сама забыла о чувстве голода, злясь на себя из-за оленя, но теперь он нахлынуло волной, заставив желудок заурчать, а рот — наполниться слюной.

— Погоди-ка, — попросила я, останавливаясь.

В моей котомке лежали хлеб и кусок вяленого мяса — достаточно, чтобы утолить первые позывы голода. Я достала хлеб и взглядом предложила Терну. Он мотнул головой, и я неожиданно разозлилась. Могла бы ведь вообще не предлагать. Наверняка он голоден не меньше меня, так почему отказывается?

— Ты правда не хочешь? До деревни еще далеко.

— Правда.

Я красноречиво посмотрела на плоский мешок за его спиной.

— Ты давно ел?

Он резко повернулся ко мне, и в глазах его неожиданно полыхнула ярость. Я даже отшатнулась.

— Слушай, Одн-на, не надо проявлять вежливость и заботиться обо мне, ясно? Я же сказал тебе, что не хочу есть.

Я несколько минут молча смотрела на него, потом так же молча откусила кусочек хлеба и положила в рот полоску мяса. Есть расхотелось. Захотелось сказать ему, чтобы катился к Инфи на кулички, забрать оленя и самой дотащить его до дома. И только беглый взгляд на неотвратимо чернеющее небо заставил меня, сжав кулаки, сдержаться. Одна я не справлюсь. Он нужен мне.

— Пойдем, — засунув почти нетронутую краюху хлеба и мясо обратно в котомку, я взялась за веревку и потянула.

Мы шли так несколько кажущихся часами минут. Почти совсем стемнело, но я уже знала эти места — бывала здесь, когда ходила на охоту раньше — и потому не волновалась по поводу возвращения. Конечно, мама будет переживать, но еще больше она будет переживать, если я вернусь домой без еды. Ловушки для бобров я только поставила, до прихода миноги времени еще много, а есть нужно было сейчас. Да и денег, вырученных за оленью шкуру, хватит на новую одежду и рыболовные снасти. В этом году мама впервые признала, что ее пальто пришло в негодность. Мне очень хотелось купить ей новое. Может, получится.

Терн споткнулся, и чуть не упал, заставив меня остановиться и с испугом посмотреть на него. Я вдруг заметила и темные круги под его глазами, и почти восковую бледность лица, и затрудненное дыхание.

— С тобой все нормально?

Он посмотрел на меня и покачал головой.

— Нет. Не нормально. Одн-на, прости меня за то, что я выпендривался перед тобой. Если ты еще не передумала, дай мне, пожалуйста, кусочек этого замечательного вяленого мяса.

Пока Терн ел, я задумчиво поглаживала морду мертвого оленя и думала. Он не зря шел через лес, окольными путями, сделав большой крюк через горы. Эти места мы знали, как свои пять пальцев, и за два года Терн уж точно не смог бы забыть, что через озеро до деревни — самая короткая дорога.

— Ты специально прошел кружным путем? — спросила я.

Дожевывая мясо, Терн кивнул.

— Да. Там, в котомке — мои записи для отца. Он попросил меня кое-что проверить перед возвращением.

— Понятно, — я не стала переспрашивать, понимая, что это «кое-что» наверняка связано с планом Клифа и касается джорнаков.

Хотелось спросить его, почему он не интересуется здоровьем своей обожаемой Ар-ки, но что-то удержало меня от вопросов. Да, передо мной был все тот же товарищ детских игр Терн, но все же что-то в нем неуловимо изменилось. Дело не во внешности и вдруг появившейся в облике мужественности, нет, здесь было что-то другое. Или это другое было во мне? Мне не хотелось говорить об Ар-ке здесь и сейчас. Мне не хотелось, чтобы образ моей подруги вставал между нами, чтобы мы хоть немного побыли просто вдвоем… Инфи великий, о чем я думаю? Я что, сошла с ума?

— Если ты поел, нам лучше идти, — сказала я неожиданно сухо даже для себя самой.

Терн стряхнул с рук крошки и молча кивнул. Взявшись за веревку со своей стороны, он потянул за нее, и мы двинулись дальше.

Взобравшись на пригорок, за которым начинался спуск к деревне, я все-таки услышала имя Ар-ки, сорвавшееся с его губ. Но это был не тот контекст, которого я ждала.

— Ар-ка писала мне, что у тебя умер отец, — сказал Терн.

Я повернула голову. Он смотрел вперед, навстречу усилившемуся на возвышении ветру, и эмоций на его лице я разглядеть не смогла.

— Да, почти сразу после твоего отъезда, — сказала я.

— Мне очень жаль.

— Да, мне тоже.

Отца задрал на охоте белый медведь. Его искали несколько дней, пока, наконец, совершенно случайно не наткнулись на его замерзшие останки почти на другом конце Леса на Холме. Мама говорила, что медведь просто разорвал его пополам. Она не позволила мне на него посмотреть, когда его принесли прощаться, не позволила мне и проводить его в последний путь. Живительное пламя Инфи приняло его в свои объятья уже давно, но я до сих пор не могла представить себе отца мертвым. Для меня он куда-то ушел… надолго ушел, но обязательно вернется, когда сможет.

Мы, не сговариваясь, остановились на самом краю. Оглядели ровные ряды домов, встречающих нас ласковым желтым светом окон, гладь озера, осколком зеркала блестевшую чуть левее.

— Ну, вот ты и дома, — сказала я, не зная, зачем.

Терн повернулся ко мне. Его темные в ночи глаза искали что-то в выражении моего лица, и, кажется, нашли. Я не поняла, что происходит, а он уже сжал мою голову в своих ладонях и мягко дотронулся губами до моих губ.

Это был не дружеский поцелуй, но и не поцелуй парня, который хочет встречаться с девушкой. Мне показалось, я ощущаю горечь на губах, но все же я не смогла отстраниться до тех пор, пока он сам этого не сделал.

Отшатнувшись, я испуганно огляделась, словно вокруг не было этой шумящей ветреной пустоты, а мы не стояли на склоне совсем одни.

— Зачем ты это сделал? — спросила я.

— Уже совсем ночь, — сказал он, — нам нужно поспешить, или твоя мама снарядит за тобой спасательный отряд.

***

Круг второй

Первое мое воспоминание о Ли-ре — самое смутное и самое теплое — относится к моему самому раннему детству. Мне было года два, я лежала у себя в кроватке, и вдруг оказалась у нее на руках, визжа, как поросенок, которого дернули за хвост.

— Ну, хватит, хватит, Одн-на! — говорила Ли-ра, стягивая с меня мокрые штанишки. — Ты просто перешла, со всеми бывает, со всеми.