терием Верденом во главе? Не все завоеватели умеют удержать побеждённые земли.

Пока Шасти колебалась, Кай (она решила, что будет называть его так даже про себя, чтобы не проговориться потом ненароком) вернулся за ней, протянул руку, и… бежать стало поздно.

Он был младше на пару зим, но сильнее. К тому же она поклялась ему на драконьем мече.

Шасти вздохнула, посмотрела в открытое лицо, обещающее стать красивым и мужественным, вспомнила толстого колдуна, похожего на жабу, и смирилась.

Как она мечтала, чтобы они добрались уже до нормальной деревни, где у Кая есть свой аил, своя постель, свои котлы и миски. Она представляла во время долгой ночной дороги, как будет варить ему мясо и учить магии.

Он же колдун, хоть и забыл, чему его учили! Она видела, как он обращался с хорганом!

Но в деревне дикарей всё оказалось совсем не так, как мечталось.

Едва новоявленный муж уснул, шаман Ичин взял девушку за руку и отвёл в тёмный аил, где ждала целая толпа женщин — и молодых, и старых, и совсем древних старух.

Они накинулись на Шасти, стали разглядывать, срывать одежду, трогать руками.

Шасти едва не завизжала от ужаса! Не успела опомниться, как уже стояла голая в толпе женщин!

— Тощая какая! — вынесла ей приговор тётка в шаманском облачении.

— И грязная! — поддакнули сбоку. — Вся в чёрной грязи извазюкалась!

— Да это она в синяках!

— Титьки ещё не выросли, и бёдра узкие. Кого такая родит? — донеслось откуда-то сзади.

— Беда-беда! — хором запричитали старухи.

— А с лицом у неё что? — спросила крепкая женщина. Она решительно отодвинула товарок. Похоже, аил был её — крепкая женщина вела себя как хозяйка.

Она завернула обнажённую девушку в кусок ткани, укрывая от жадных глаз. Улыбнулась.

Вот только эта женщина и понравилась Шасти. Она была сильная, статная, хоть и не молодая уже. Длинное платье-рубаха ладно сидело на ней, а блестящие чёрные волосы были заплетены в косы.

Шасти сразу заметила, что здесь только совсем молодые женщины носили волосы распущенными. И никто не носил штанов, а ведь в них — так удобно!

— Ну, лицо-то я ей приберу, поправлю, — сказала шаманка. И спросила в лоб. — Что, девка, муж-то на тебя так ни разу и не залез?

Шасти покраснела, как дикий мак.

— Пожалел, наверно, — предположила одна из старух. — Дитя ей пока не выносить.

— Ерунда, — отрезала шаманка. — Костяк крепкий. А жопа — потом нарастёт.

— Лицо-то не нарастёт! Не приглянулась, наверно.

— А женой зачем объявил?

— Ну кто ж их, кобелей, знает!

— Да испугался он её взять! Грязная да с фингалом! Видать, в темноте поначалу не разглядел, а днём передумал!

Шасти сжалась в комок от стыда: старухи обидно захихикали тонкими дребезжащими голосами.

Почему у её мужа было столько женщин? И почему он даже не посмотрел на неё?

— Ну и что будем делать? — спросила хозяйка аила. — Раз Кай назвал женой, значит, будет женой такая, какая есть.

— Воду будем в котле греть, — вынесла вердикт шаманка. — Её нужно отмыть, убрать с лица синяки, одеть в новое платье. Глядишь — и мужик спохватится.

— Да мужика-то теперь в аил не заманишь, — покачала головой хозяйка. — Будет носиться с барсами да волками.

— Ничего, — рассмеялась шаманка. — Я и Ичину скажу про баню. Вечером и мужики пусть камни нагреют. Разомлеют в пару. А там мы Кая и уведём.

Хозяйка аила разожгла огонь в очаге посреди аила. Жаркий. Повесила на треногу здоровенный котёл. Несколько женщин помоложе подхватили кожаные вёдра и выскочили на улицу.

Шасти взвизгнула — её схватили за волосы.

— Подержите-ка её лицом к огню, — велела шаманка. — О! Да тут не только синяки! — посетовала она. — Ну, ничего, поправим и это!

И стала греть над огнём бубен.

Шасти и злилась на толпу женщин, суетящихся вокруг, и была рада корыту с горячей водой. Последние недели и дома у девушки была скудная на удобства походная жизнь.

Дома…

Она вспомнила, что дома у неё больше нет, и беззвучно заплакала. Никто и не заметил — её усадили в корыто и вода стекала теперь по лицу.

А женщины суетились вокруг, несли вещи — лёгкие льняные рубашки, тёплые кожаные платья с меховой отделкой, костяные бусы с кусочками разноцветных камней, витые серебряные браслеты.

Чистая, в новой рубахе из мягкого льна, с браслетами на обеих руках — очень они ей понравились, Шасти уснула в аиле хозяйки, которую звали Майа.

Уснула под песни женщин, перешивавших для неё одежду.

А едва рассвело первым делом взяла миску, прошептала над ней заклинание зеркала и долго пялилась в воду, не понимая, точно ли сошли с лица синяки?

И как только Майа, хозяйка аила, не застукала её за этим простеньким заклинанием?

Вот только Кай всё испортил. Когда мужчины собрались посреди деревни и начали обсуждать свои важные мужские дела, Майа велела девушке из аила не выходить. Но муж стоял близко, и было хорошо слышно.

Потому, когда Шасти услыхала, что её глупый муж собрался идти в ставку терия Вердена, она не выдержала, высунулась в дверь и закричала:

— Нет, не ходи!

Он же ничего не знал о мощи чёрных колдунов! Его там могли узнать! Многие воины видели княжича Камая во время битвы!

Но муж только засмеялся. И посмотрел так, словно не замечает ни нового платья, ни чисто умытого лица без единого синяка, ни расчёсанных с маслом, блестящих волос, ни браслетов на руках.

Майа быстро закрыла дверь, а Шасти едва не расплакалась.

Ей хотелось вызвать молнию и запустить её в упрямый мальчишеский лоб! Она столько всего стерпела, чтобы остаться с ним, а он!

— Ничего, заметит ещё, — утешила её Майа. — С мужчинами всегда так. Они носятся со своими важными делами, а перед носом ничего и не видят. Сейчас он занят, а вот вечером намоется в бане, размякнет душой и придёт. Почует, как хорошо от тебя пахнет, тогда и заметит. Пойдём коз доить дочка. Наорались уже эти ранние козодои, ушли. А то — как бы молоко у скотины не пропало.

— Но я не умею, — растерялась Шасти.

— А ты возьми миску с чистой водой и пойдём, я всё тебе покажу.