Аттракцион кончился тем, что служитель перерезал веревки, которые прикрепляли великаншу к эстраде, и она полетела в небо, как аэростат, покачивая надувными ягодицами и грудями.

Еще на одной эстраде показывали фокусы. Выступал известный чародей из штата Айова, страшно худой, с фиолетовочерными пламенными глазами, с длинными голыми руками, которые он держал над большим жестяным корытом. Ассистенты приволокли и вывалили в корыто куль прокисшего творога, и факир долго размешивал палкой желтоватую дурно пахнущую жидкость. Ассистенты поднесли ему мензурку нефти, он вылил черную струйку в творог, и смесь задымилась, а фокусник снова орудовал палкой. Потом он кинул в месиво старые джинсы, поломанный квитер, мышиный хвостик, воробьиную лапку, влил чашку патоки, бросил несколько долек чеснока, селезенку овцы, цветок ромашки, все это тщательно и долго мешал. Зазвучала мелодия рок-группы «Скорпион». Кудесник сунул в корыто два обнаженных электрода. Произошло замыкание. Месиво в корыте взыграло, и из него, слегка испачканный творогом, в нефтяных пятнах, с мышиным хвостиком за ухом, выскочил Президент России. Раскланялся с публикой, легко сбежал с эстрады, протиснулся сквозь толпу и отправился гулять по городу, раздавая автографы.

И среди множества затейливых аттракционов, детских игр, забав для ветеранов и пенсионеров фигурировала пушка времен войны, стоящая на пьедестале. Дизайнеры-фантазеры превратили ее ствол в фаллос, а колеса в округлые семенники. Около пушки танцовщицы вершили эротический танец, терлись голыми животами о ствол, пытались засунуть в рот дуло. И на этих плясуний приехал полюбоваться сам губернатор Петуховский, который вскочил на лафет и припал пахом к орудию.

Обо всем этом не знал Садовников, погрузившись в дневную дремоту, в сладостные видения детства, когда луч солнца ложился на подзеркальник и светилось тонкое золотое колечко, оставленное матерью на фаянсовом блюдечке, и в зеркальной грани застыла сочная радуга.

Вера, не тревожа Садовникова, решила выйти из дома и купить на рынке свежих овощей и меда, о котором упомянул Садовников, читая стихи Петрарки: «И мед густой устам, огонь полыни изведавшим, не нужен, — поздний мед». Сразу же, оказавшись на улице, она вдохнула голубоватую дымку, в которой меркло солнце, и почувствовала слабое головокружение. Очертания домов поплыли, у них появились радужные кромки, деревья стали фиолетовыми, а прохожие шли, не касаясь земли, и некоторые казались стеклянными. Это состояние не испугало ее, а показалось забавным. Она улыбалась, разглядывая красных и желтых воробьев, которые скакали в фиолетовых кронах.

Издалека доносилась нестройная музыка, — труба, барабан, аккордеон, — словно где-то за домами, в центре города, шло гуляние. И Веру повлекли эти звуки, и она, забыв, зачем вышла из дома, пошла на призывные звоны, переливы и песнопения, улавливая в них что-то знакомое и пленительное. Мимо нее проносились перламутровые автомобили, проехал изумрудный троллейбус с алыми пассажирами, и следом, потешно перебирая толстыми лапами, пробежал страус, тряся тяжелым ворохом перьев. Иногда ей попадались мужчины утомленного вида, перепачканные синей светящейся краской. Она увидела двух клоунов, переставлявших высокие ходули. Они двигались по улице, доставая головами до верхних этажей, и перебрасывались, как баскетболисты, отрубленной козлиной головой, пока один из клоунов ловко ни метнул ее в открытое окно. В небе, по высокому проводу, пересекавшему улицу, шел канатоходец в мундире царского гвардейца. Балансировал, держа длинный шест, на концах которого висели два розовых эмбриона.

Из соседней улицы появилась погребальная процессия, состоящая из красных человечков, которые быстро двигались, неся на головах открытый гроб, и в нем лежала длинная мокрая рыба с остеклянелыми черно-золотыми глазами.

Все это было странно, но не пугало Веру, а делало прогулку увлекательной. Навстречу показался человек, моментально узнаваемый, с прыгающей походкой, характерным подергиванием щек, с большой головой, непрочно держащейся на маленьком слабом теле. Конечно же, это был Президент России. Увидев Веру, он мило ей улыбнулся и спросил:

— А знаете ли, барышня, чем отличаются понятия «слобода» и «свобода»? Не знаете? Так я вам скажу. «Свобода» лучше, чем «слобода», — и грациозно стряхнув с рукава комочек творога, Президент прошел мимо.

Вера вышла на площадь, и увидела эстраду, украшенную флагами, скопленье зрителей. Услышала музыку, от которой сладко дрогнуло сердце, восхищенно раскрылись глаза. Это был ее любимый мюзикл, в котором она танцевала главную роль. Музыкальный спектакль о сильных прекрасных людях, штурмующих на краснозвездных самолетах небо Арктики, совершающих отважные подвиги ради любимой страны.

Вера очарованно остановилась, ее легкое тело откликалось на музыку счастливым трепетом, готовностью полететь, закружиться.

Перед ней предстал человек, держа под мышкой свернутый рулон. Полный, с редеющими волосами, изумленными глазами, он воскликнул:

— Боже мой! Не может быть! Знаменитая танцовщица Вера Молодеева! Я был на вашем дебюте! Я храню афишу с вашим портретом! Вот она! — человек развернул рулон, и Вера увидела себя, из того счастливого времени, когда глаза ее сияли обожанием и любовью, когда ее черные стеклянные волосы были полны таинственного свечения, когда ее плечи, руки, тонкие пальцы струились в потоке музыки. Вера с восхищением смотрела на афишу, и ей хотелось поцеловать свое собственное пленительнее изображение.

— Простите, я не представился. Я Маерс. Я главный продюсер мюзикла. Вас послал ко мне сам Господь. У нас вышла из строя прима. Некому танцевать главную партию. Идемте на сцену. Я объявлю ваш выход!

— Но как же так, — сопротивлялась Вера, — я давно не танцевала. Забыла партию. У меня нет платья. Я не готова.

— Вы абсолютно готовы. Вы очаровательны. Вы богиня. Вас послала сама судьба.

Маерс увлек Веру на эстраду, где исполнялась песня летчиков, перед тем, как самолеты взмоют в небо. Самолет с красными звездами на крыльях стоял на сцене, и в кабине сидел пилот в комбинезоне и шлеме, и это был Андрей, ее любимый, ее суженый. Он был жив, и все ужасное, что случилось, было наваждением, и они снова вместе. Их прогулки по теплой ночной Москве, золотые кораблики на реке, и та бесконечная жаркая ночь, когда его любимые глаза смотрели на нее счастливо и жадно.

Вера сбросила туфли, упруго поднялась на носках, как ныряльщица перед прыжком, и, вздохнув глубоко, нырнула в божественную музыку, в плещущее лазурное море своей любви.

Она танцевала легко и чудесно, перелетала по сцене, в прыжках замирала в воздухе, словно обретала невесомость, кружилась, превращая пышные волосы и разноцветное платье в бурный вихрь. Она знала, что танцует великолепно, что она прекрасна, что зрители с обожанием смотрят на нее, а Андрей восхищенно сияет глазами, и в его любимых глазах отражается разноцветный вихрь ее танца.

Он выпрыгнул из кабины и поймал ее в свои объятия. Закружил и подбросил, и она полетела с легкими взмахами рук, и он догнал ее в воздухе, и они парили над городом, как две влюбленные птицы, — над золотыми куполами, зелеными купами, сверкающей синей рекой. Опустились на сцену, и он положил ее на свою сильную руку, наклонился прекрасным лицом, на котором страстно и пламенно сияли влюбленные глаза. И она, повинуясь его властному обожающему взгляду, танцевала, слыша, как в танец вплетаются все светлые лучистые стихии мира, и музыка, звучащая на сцене, сливается с музыкой солнца, звезд, всего ликующего мироздания.