мы выпиваем четыре-пять кофейников. Тут ходят призраки тех, кто работал до нас, – тех, кто выполнял приказы и строил эти стены. Тут велись сражения за улучшения условий труда и повышение заработной платы, тут был принят «новый курс»[40], но большинство этих реформ нас не коснулись. Наше благополучие никогда никого не заботило. Некоторые члены наших семей и такие же, как мы, трудяги, годами копались в токсичных отходах без всякой защиты. Асбест, кровь, токсичные материалы – все это оседало на нас, как пыль, а что-то проникало внутрь, отравляя и нас.

Наверху исторические события сменяли друг друга яркими театральными вспышками, имевшими международное значение. Но мы жили и умирали внизу, в чреве, а кто живет и умирает внизу, не попадает в новости.

Я выхожу на работу в одиннадцать вечера и заканчиваю около шести утра. И можно было бы сказать, что мы наводим чистоту, чтобы другие вершили великие государственные дела… но все дерьмо ложится на наши плечи. Мы – целый подземный город. Мы понятия не имеем, что творится там, наверху. Там совсем другая история. Другой мир.

Правда, брат Тиши однажды взошел наверх. Устроился в полицию Капитолия. Но больше там не работает. И нигде не работает. Такова цена восхождения.

Черепахи о времени и воде

– Расскажи еще раз.

Индиго сидит под столом на кухне и вертит в маленьких ручках предмет. За окном их плавучего дома волны омывают платформы. Небо сегодня серое и вода серая; Индиго должна быть на улице и помогать сажать розмарин, картофель и помидоры в плавучей теплице, ближайшей к их дому.

В нескольких милях к берегу прежний Брук снова изменился до неузнаваемости; здания, как наклоненные или согбенные тела, покосились, рухнули или изменили форму. Платаны, клены и декоративные груши растут на бывших улицах и в переулках или лежат, вырванные с корнем, а их сломанные ветви стали мусором или пищей для червей и насекомых. Болотные дубы упрямо засели в бетоне и стоят крепко. Растительность поглощает городскую среду. Звери заново заселяют городские улицы.

По воде растянулись кварталы плавучих домов; дома уходят под воду, а цилиндрические бамбуковые каркасы тянутся к небу, как вытянутые большие пальцы. Реки и океаны кишат крабами, устрицами, лобстерами, креветками, северными морскими иглами, фугу, медузами и крошечными морскими коньками. Киты и тюлени обсуждают выносливость осетров.

Микаэль разворачивает несколько больших листов бумаги для эскизов на кухонном столе. Рисунки, выполненные синими чернилами, для него почти как язык. Фермы на крышах зданий. Парки с дорожками, впитывающими воду и охлаждающими воздух. Лекарственные сады. Образовательные центры с электричеством, добываемым из окружающей среды. Гидроэлектростанции. Ярусные фермы, перерабатывающие органические отходы. Деревни на месте заливных полей; огромные водохранилища, наполняемые дождевой водой. Индиго вылезает из-под стола, встает, и они вместе рассматривают рисунки.

– Этот похож на морскую звезду, – она показывает на один дом.

– Я назвал каждый дом в честь животного, которое меня вдохновляло. Видишь? – Он обводит рукой контуры зданий. – Морская Манта вальяжно раскинулась на воде, как крылья мант, а ее подводная часть уходит в океанские глубины.

– Точно! И цвета как у манты – сверху черная, снизу белая.

Он показывает другой рисунок.

– А это Тропос[41], серия плавучих городов, чья спиральная форма напоминает морскую раковину.

Дома в форме морских звезд расходятся лучами и загибаются вверх. Портативные морские модули крепятся ко дну на мелководье и образуют пучки по типу коралловых зарослей. Морские небоскребы уходят вниз на глубину и вырастают вверх, к небесам. А вот аквапонические[42] платформы – плавучие острова по выращиванию пищи. – Все его рисунки были частью проекта «Сосуществование видов».

– Ясно, – говорит Индиго и возвращается на свое любимое место под столом. – Теперь расскажешь еще раз мою историю?

Желание ребенка – закон.

Он заглядывает под стол.

– Тебя вытащила из воды волшебная водная девочка. – Он садится. Начинает рисовать, ждет ее реакцию. – А потом вместо ног у тебя вырос русалочий хвост.

Индиго под столом улыбается.

– Нет у меня никакого хвоста. Мне двенадцать лет, я уже знаю, что русалок не существует. – Она протягивает руку и касается своей шеи сзади, там, где ее имя вытатуировано синими чернилами.

– Я знаю. Просто хотел убедиться, что ты слушаешь. – Он заглядывает под стол и смотрит на нее. – Что в руке?

Она поворачивается к нему спиной.

– Тебя принес прекрасный акванавт.

– Что такое акванавт? – Она кладет предмет в рот, перекатывает на языке. Чувствует вкус соли. Меди.

Микаэль затаивает дыхание, достает из кармана синюю ручку и начинает дорисовывать мосту очередную транспортную деталь. – Акванавт – человек, остающийся под водой до тех пор, пока давление внешней среды не приведет к равновесной концентрации инертных компонентов дыхания, растворенных в тканях тела.

– Сатурация, – поясняет Индиго.

– Именно. Слово образовано от латинского «аква» и древнегреческого «наутес». Водный мореплаватель. Как астронавт, но подводный. Существо удивительнее русалки.

– Значит, Лайсве… водный мореплаватель?

– Да. Хотя это не точное определение. Всего лишь один вариант перевода. Она называет себя курьером.

Индиго начинает напевать в промежутках между его фразами. Поет мелодию собственного сочинения.

– Она всегда переправляет людей из одного времени в другое?

– Нет! – Микаэль смеется. – Это все очень странно устроено. Иногда она приносит старую ржавую рухлядь; не понимаю, зачем ей это. Положит что-нибудь на стол, а я даже не знаю, что это. Один раз принесла старинную вещицу, вся поросшую моллюсками, кораллами и мидиями. Ее нашли среди останков кораблекрушения древнеримского корабля у берегов греческого острова Андикитира в тысяча девятьсот первом году. Возраст предмета – от двухсотого до девяностого года до нашей эры. Его назвали «механизм из Андикитиры».

С помощью этого прибора древние греки предсказывали расположение звезд и движение Солнца и Луны по небу. Это самый сложный прибор из античного мира; ничего сложнее не изобретали еще тысячу лет. Я раньше думал, не украла ли она его из музея.

– Лайсве воровка?

– Нет. Я бы не сказал. Она просто переносит вещи. Думаю, ей нет особой разницы, кого переносить – людей или предметы, животных, строительные материалы, сокровища, потерянные вещи. Их ценность для нее одинакова. Исключение – дети. Детей она достает из воды постоянно.

– С ней что-то не так? – Индиго вскидывает брови, и те становятся похожи на волны.

– Нет, – отвечает Микаэль, но не сразу.

– Лайсве – моя мама? – Индиго смотрит на него из-под стола; она держит предмет во рту и оттого слегка шепелявит.

– Сложный вопрос, – отвечает Микаэль. – В некотором роде ты родилась из воды. Все мы пришли из воды. Но Лайсве